Нисколько, поверь мне. Я всегда беру его с собой, когда отправляюсь pasear. Он уже большой. Ибо, подобно детям персов, он должен научиться «ездить на коне, стрелять и говорить правду». Это все, что я могу ему дать.
Как бы то ни было, мальчик, казалось, чувствовал себя в седле совсем недурно, и я знал, что с таким превосходным наездником, как его отец, он в полной безопасности. Право же, можно было залюбоваться, глядя, как они несутся вдвоем по широкой равнине: Энрикес, бряцая шпорами, раскручивал свою риату, а малыш с невозмутимым, как у отца, личиком держался крошечной ручкой за концы хлопающих поводьев почти так же уверенно, как искусный всадник.
Утро было чудесное, правда, жаркое и безветренное; легкая дымка редкая гостья в здешних краях заволокла далекий горный хребет. Каждый удар копыт с оглушительным треском выбивал облачко пыли из спекшейся на солнце почвы, высохшей, истомленной жаждой после долгого и засушливого лета и рассеченной длинными трещинами.
Вдруг мой конь на всем скаку шарахнулся в сторону, едва не упав, сбился с аллюра и замер, напружив передние ноги, дрожа всем телом. В то же мгновение послышался крик Энрикеса, и я увидел, что он тоже остановился шагах в ста от меня, предостерегающе подняв руку, а сухая земля между нами раскололась, и поперек всего поля зияет длинная расселина. Дрожь коня не унималась, она передалась и мне, меня всего трясло, и, оглянувшись, чтобы понять, в чем дело, я увидел самое жуткое и поразительное зрелище, какое когда-либо наблюдал в жизни. Вся равнина прямо на глазах ходила волнами! Над ее поверхностью нависла та же легкая дымка, что застлала дальние горы, словно пласты земли, наползая друг на друга, вздымали в воздух мелкую пыль.
Я кубарем скатился с коня, но тотчас был вынужден вцепиться в него снова, потому что земля у меня под ногами покачивалась. Но вот наступило затишье, и я поднял голову, отыскивая взглядом Энрикеса. Его нигде не было видно! С ужасом вспомнив расселину, которая разверзлась между нами, я вновь вскочил в седло и, пришпорив испуганного коня, помчался к ней. Расселина тоже исчезла! Я скакал взад и вперед по тому месту, где она была лишь секунду назад. Равнина лежала единым сплошным массивом ни трещины, ни щели. Пыльное марево, поднявшееся над ней, рассеялось как по волшебству; долина тоже вновь обрела четкие очертания; огромное поле было безлюдно.
Вскоре до меня донесся быстрый стук копыт. И тут я вспомнил в первые мгновения это вылетело у меня из головы, что несколько минут тому назад мы пересекли высохшее русло ручья, тянувшееся ниже уровня равнины. И как это я мог забыть про него! Конечно же, Энрикес укрылся там и теперь возвращается. Я поскакал навстречу, но это оказался лишь перепуганный вакеро, который избрал этот путь, торопясь добраться до ранчо.
Ты не видел дона Энрикеса? крикнул я, задыхаясь.
Я заметил, что пастух вне себя от ужаса и глаза его чуть не вылезают из орбит. Он поспешно перекрестился:
О господи, да, я видел его!
Где же он?
Исчез!
Куда?
Он уставился на меня выпученными, бессмысленными глазами и, указывая на землю, сказал по-испански:
Он возвратился в землю своих отцов!
Мы искали Энрикеса до самого вечера и весь следующий день, подняв на ноги всю округу, вместе с нами в поисках приняли участие соседи, но тщетно. Ни его самого, ни бедного малыша никто больше не видел. Упал ли он по несчастной случайности в бездну, нежданно разверзшуюся в тот краткий миг; исполнил
ли собственное пророчество и намеренно устранился ради какой-то одному ему известной цели, осталось неизвестным. Его одноплеменники качали головами и говорили: «Недаром он из рода Сальтильо». А те немногие из его приверженцев, которые действительно знали и любили его, шептали: «Он еще вернется в свой край, и тогда им солоно придется, этим Americanos ».
A вдова Энрикеса все-таки не вышла замуж за профессора Бригса. Правда, она тоже исчезла из Калифорнии, и много лет спустя мне говорили, что среди простодушных парижан она слывет обыкновенной богатой вдовушкой «с Юга Америки».
Перевод М. Кан
ПОСРЕДНИЧЕСТВО ДЖЕКА ГЕМЛИНА
ЧАСТЬ I
По временам казалось, что это плывет груда тряпья, но тут же под напором ветра бесформенная одежда плотно облегала стройное тело, на котором столь странным казался грубый наряд. Это была миссис Райлендс в шляпе мужа и в старой синей армейской шинели своего батрака; она возвращалась с почты, расположенной за две мили от ранчо. Ветер продолжал трепать ее, пока она не добралась до двери своего недавно оштукатуренного дома; мощный порыв потряс сосны над покатой крышей и послал ей вдогонку, подобно парфянским стрелам, целый ливень холодных струй. Войдя в дом, она скинула шинель и шляпу, потом как-то робко подошла к окну гостиной и оглядела проделанный ею путь. За окном, на склоне горы, бушевали ветер и дождь; прогалина длиной в целую милю, поросшая густой травой, тянулась до самой опушки платанового леса. А еще в миле поодаль была проезжая дорога, на которой часа через три покажется ее муж, возвращаясь из Сакраменто. Их единственную лошадь накануне одолжил сосед, и Джошуа Райлендсу придется пешком проделать весь этот долгий путь под дождем.