Все вокруг словно замерло. Мертвая неподвижность, мертвая тишина. Даже мерцающий свет луны, казалось, застыл. Но вот послышался шорох точно какое-то животное кралось среди папоротников, и в полосу лунного света вступила темная фигура но не всадника, а пешего. Перед Саломеей Джейн стоял конокрад стоял тот, кого она поцеловала!
Дикая, нелепая мысль мелькнула вдруг в ее всегда такой рассудительной головке и взбудоражила лениво бегущую по жилам кровь: «Ей оказали неправду ! Его повесили, и теперь дух его бродит по лесу». Залитый неверным лунным светом, он и в самом деле был бледен, как призрак, и одежда на нем была та же самая, что и в тот памятный день.
Должно быть, он заметил ее, потому что быстро двинулся ей навстречу, но, поспешив, споткнулся, и тут она опомнилась, сообразив, что призраки не спотыкаются, и сразу почувствовала огромное облегчение. Так вот, значит, кто бродил вокруг их дома не заклятый враг ее отца, а всего-навсего этот несчастный конокрад! Щеки ее запылали, обычное самообладание и отвага вернулись к ней, и она сказала задорно:
А я было приняла тебя за привидение.
Да я в два счета мог бы им стать, сказал он, пристально глядя на нее, но, верно, и тогда все равно пришел бы сюда.
Ну а уж когда остался в живых, так возвращаться сюда не след, сказала Саломея Джейн, и голос ее внезапно утратил насмешливую беспечность, ибо чувство облегчения, которое она испытала в первое мгновение, внезапно сменилось тревогой: какое-то странное волнение не то страх, не то ожидание чего-то охватило ее. Так, значит, это ты бродил вокруг нашего дома, и это твои следы заметил отец на дальнем выгоне?
Да. Я поскакал прямо сюда, как вырвался от них.
Его взгляд жег ее, и она не смела поднять глаз.
Зачем начала она неуверенно, запнулась и поспешно добавила:
Как тебе удалось добраться сюда?
Ты помогла мне!
Я?
Да. Твой поцелуй воскресил меня, я вдруг почувствовал прилив сил и сумел удрать. И тогда я поклялся, что явлюсь сюда, живой или мертвый, чтобы сказать тебе спасибо.
И теперь вдруг все показалось ей ясным и простым, словно то, что он сказал, она уже знала заранее. И знала, что все это правда, от слова до слова.
Однако ее холодный здравый смысл не мог примириться с этим.
Стоило ли удирать, раз ты вернулся сюда, где тебя снова схватят? спросила она с вызовом.
Конокрад шагнул к ней, но, как ей показалось, уже не так уверенно теперь она вполне овладела собой. Он заговорил, прерывисто дыша, и голос его дрожал:
Послушай. Ты сделала для меня больше, чем ты думаешь. Ты сделала меня другим человеком. Никто ни женщина, ни мужчина, ни ребенок не делал для меня того, что сделала ты. У меня никогда не было настоящего друга только случайные товарищи, вроде Пита, который «взял меня в долю». Я хочу бросить все это Ну, то, чем я занимаюсь. Но перво-наперво я хочу по-честному рассчитаться с тобой Голос его прервался, он умолк, затем добавил скороговоркой: Моя лошадь привязана тут неподалеку. Я хочу отдать ее тебе. Судья Бумпойнтер отвалит за нее тысячу долларов. Я не обманываю тебя, видит бог! Я сам читал они прибили к дереву объявление. Бери лошадь, а я уйду пешком. Бери ее. Больше я ничего не могу для тебя сделать, а я знаю, что это не стоит и половины того, что ты сделала для меня. Бери лошадь. Твой отец может получить за нее награду, если ты не хочешь получать сама.
И по таким странным, неписаным законам жили тогда люди в том краю, что ни мужчина, сделавший это предложение, ни девушка, которой оно было сделано, не усмотрели в нем ничего неделикатного, или нелепого, или несовместимого с обращением конокрада в новую веру. Тем не менее Саломея Джейн не приняла предложения по другим, куда менее веским причинам.
Я не хочу брать твою лошадь, хотя отец, может, и взял бы. Но ты же просто умираешь с голоду Сейчас я принесу тебе чего-нибудь поесть. И она повернулась к дому.
Нет, сначала обещай, что возьмешь лошадь, сказал конокрад, хватая ее за руку. Она покраснела и сделала попытку вырвать руку, боясь, быть может, получить еще один поцелуй. Но конокрад отпустил ее. Она небрежно бросила через плечо:
Подожди здесь, я сейчас вернусь, и скользнула прочь, похожая в призрачном свете луны на пугливую нимфу. Через несколько минут она скрылась в доме.
Завязав в узелок кое-какую еду и бутылку виски, Саломея Джейн присоединила к ним плащ и шляпу своего отца, решив, что они помогут сделать неузнаваемой некую героическую фигуру, которую, как ей теперь казалось, всякий должен был узнать с первого взгляда, как узнала она. С этой поклажей она, запыхавшись, вернулась к конокраду. Но он отстранил и еду и виски.
Слушай, сказал он. Я поставил лошадь к вам в загон. Утром вы найдете ее там, и все подумают, что она заблудилась и сама зашла туда следом за другими лошадьми.
Но тут Саломея Джейн не выдержала.
А ты ты что будет с тобой? Тебя повесят!
Я удеру от них, сказал он тихо, если если
Если что? спросила она, вся трепеща.
Если ты снова поможешь мне, придашь мне силы как в тот раз! горячо прошептал он.
Саломея Джейн хотела рассмеяться Хотела уйти Она не сделала ни того, ни другого. Внезапно он схватил ее в объятия и крепко поцеловал, и она ответила на его поцелуй, и он поцеловал ее еще и еще. Потом они долго стояли, обнявшись, совсем как два дня назад. Но сходство было только внешним оба они уже стали иными. Ибо холодная, уравновешенная Саломея Джейн превратилась в совершенно иную женщину страстную, влюбленную, готовую на все. Быть может, неистовая кровь ее отца заговорила в ней в эту отчаянную минуту. Обнимавший ее мужчина стоял, распрямив плечи, исполненный решимости.