Жена мертвеца
Глава 1
В последнее время хотелось дать в морду часто. Причём всё равно кому, главное, чтобы в мах, снизу в челюсть, до хруста. В последнее время это год без малого, зато почти каждый день. Так что Григорий привычно встряхнулся, прогоняя из пальцев тяжёлую дрожь. Смерил глазами слюдяные окна и корявые брёвна сьезжей избы, потом перевёл взгляд перед собой. На тело, лежащее на доске, рядом с трухлявым гробом. Женщина, или девушка непонятно, на волосах не обруч и не рогатая кика, а простой и белый платок, явно не свой, наброшенный криво и наспех. Светлые пряди вьются, выскальзывая из-под ткани.
«Эх, кто ты, девочка», ёжась, подумал было Григорий.
Прогнал мысль.
Повернулся, смерил глазами стоявшего напротив человека. Не высокий, не низкий, не молодой, не старый, пальцы в чернилах, борода клином, а глаза профессиональные, с хитрецой. Писарь, что ли, местный? «Жалко, обругал сам себя Григорий, ты, дурак, опять с порога орать принялся, даже забыл имя у человека спросить. Зря. С такими дружить надо».
Показал на прислонённый к стене гроб. Легко, без усилий, раскрошил пальцами трухлявую доску. Проговорил снова, глядя писарю, прямо в глаза:
Запишешь «новый», поставишь тоже новый. Красивый, и чтоб с хорошей доской и покрывалом. И кистью. Так говорю.
Поднял руку, меж пальцев свернула золотая пластина-пайцза, с чернёной надписью арабской и русской вязью, гласящая, что говорит сейчас в тёмном подвале сьезжей избы не Григорий сын Осипов «Хмурый», а голосом своего пристава лично царствующая Ай-Кайзерин. Правда, голос у их величества Айлин, Ай-Кайзерин, царицы и ханши путей прямых был куда красивей, изящней и тоньше Но сошло. Писарь хмыкнул, огладив бороду, а сидящий в углу дедушка-гробовщик поклонился, проговорил: «За ваши деньги всё сделаем».
И, эхом Тихий, как звон колокольчиков, голос в ушах. Неслышный, для прочих голос: «Спасибо».
Григорий кивнул, быстро пока костяшки пальцев не зачесались снова перевёл глаза от рож писаря и гробовщика. Снова на лежащее тело. Видно только, что молодая. Лицо красивое, тонкое, глаза, жаль, не увидишь больше. Закрыты, и две кривых полушки кто-то положил уже, по обычаю.
«Эх, кто ты, девочка, и за что так тебя?»
Встряхнулся, почти с силой отвёл глаза. Разговаривать с мертвецом сейчас было не к месту и не ко времени.
Гробовщик проворчал снова,
Эй, господин пристав, это всё хорошо, только за гроб платить-то кто будет? Девка не местная, родственников у неё тута нет.
Я есть. Разберёмся, рявкнул Григорий снова, унимая непонятно откуда пришедшую в пальцы дрожь. Снова сверкнул в глаза золотом царёвой пайцзы. На то сюда и прислан. А ну, взяли и понесли.
Эхом, снова, как колокольчики тихий, неслышный для прочих глас: «Спасибо».
Дать в морду неважно кому, лишь бы дать Григорий хотел уже битый год как. С тех пор как плохо закреплённый «Хайбернский град» сорвался с направляющих воздушного корабля и накрыл загородное огородие Григория. По счастью и Божьей воле никого не убило и не покалечило, но развалило сарай, светлицу, овин, и размололо пять курей, двух баранов да завезённого из-за морей чёрного борова хинзирской породы. Убытку на битый рубль. Да ещё полугривенный писарю за составление приказного челобития. Точнее, за его перевод с человеческого: «Вы чо, петухи летающие, облаком небесным по башке трахнутые, в натуре оборзели на свои города с неба огнём кидаться» в уместное на приказной бумаге: «Государыне Айлин, Пресветлой Ай-Кайзерин, Царице и Ханше пути прямого холоп её Гришка сын Осипов, жилец столичный челом бьёт»
Сплошной убыток. С которым Григорий сунулся было к тысяцкому да и заречному объездному голове, заодно. Вот только Пахом Виталич, боярин Зубов, дважды почесав бритый затылок и один раз лохматую, на две стороны расчёсанную кустом бороду, убыток возместил просто. Достал золотую пайцзу из сундука, да сунул её в руки Григорию, со словами:
На вон, походишь пока «царским голосом» у меня в приставах. Недолго, пока приказные деньгами не разродятся.
Боярское «недолго» спустя год начало всё сильнее попахивать «навсегда». «Меч истины» сгорел, подбитый химерами еретиков по-над Лукоморским шляхом. Приказные дьяки воздушной гавани Царев-Кременьгарда втихую обрадовались, увидев в этом повод
заиграть под столовым сукном жилецкое, матом написанное челобитие. А Григорий сын Осипов по кличу «Хмурый» так и застрял в приставах. И хотя, неизбежные при такой должности алтыны и двугривенные «за ускорение» и «истирание» всего подряд, кулаков главным образом, давно перекрыли и незадачливого порося по кличке Бориска, и прочий убыток в чью-нибудь морду хотелось дать всё равно. И постоянно.
Сегодня почему-то особенно
На улице в лицо ударил холодный ветер, налетел с реки, рванул волосы, закрутил тучи над головой. Качали ветвями грустные осенние липы, с тракта, мешаясь с голосами и шелестом листьев летели глухие удары сапог. И тоскливая, протяжная песня:
Расскажи мне, чисто поле, где мой дом
На бесопоклонников и еретиков воинству божьему и пресветлой Ай-Кайзерин одоления, прокричал глашатай на башне, чётко, хоть часы по нему сверяй.