Чуя неладное, негодяи отказались от идеи тут же перезарядиться и пришпорили лошадей, рассчитывая сделать это на безлопастном расстоянии.
Ну уж нет.
Красавчик! проорал я, краем глаза наблюдая за спешенным мною всадником, осторожно поднимающимся на ноги, и махнул рукой вслед двум улепётывающим хитрецам: Убей!
Дважды просить не пришлось. Четвероногие челюсти выскочили из-за камня и понеслись за своим лакомством так шустро, что гаснущего ража не хватило, чтобы низвести эту скорость до вялой, вровень окружающей реальности.
Ну что, отшвырнул я ногой выроненный при падении кавалериста меч и убрал в ножны свой, с самого утра день не задался? Понимаю. Я и сам от всего этого не в восторге.
Неужели? усмехнулся крепкий усатый мужик лет сорока, утирая набежавшую из разбитой губы кровь, и вынул кинжал.
О... А вот это уже кое-что. Это сможет сделать моё утро добрым, достал я стилет.
Тебя всё равно повяжут. Не мы, так другие, двинулся он вокруг меня против часовой стрелки.
На счёт не вас не поспоришь, стоял я неподвижно, пока несостоявшийся охотник за головами обходил меня с фланга.
Затухающий раж всё ещё обострял слух, мне был слышен каждый шаг, каждое движение стопы. И когда опорная нога зафиксировалась, чтобы толкнуть тело вперёд, я был готов. Укол в горло, чуть ниже кадыка, стал для моего визави неприятным сюрпризом. Мужик разом распрощался с кровожадными планами, зажал рану свободной рукой и, хрипя, будто кабацкий шансонье, попятился.
Не в то горло попало? поинтересовался я из вежливости. Брось. Ну же, брось, а то отрежу.
Кинжал покинул дрожащую руку и воткнулся в землю.
Умничка. А теперь ляг на спину. Ложись, и останешься жив, обещаю.
Кавалерист, продолжая весьма немелодично хрипеть, опустился на колени, а затем осторожно лёг на спину.
Дьявол! Ты лучший мой пленник! Серьёзно, мне ни с кем ещё не удавалось так быстро находить общий язык. Кстати, о языке... Волдо! Иди сюда, нужна твоя лингвистическая помощь.
Пацан боязливо вылез из-за камня и, озираясь, посеменил к нашей тёплой компании.
Больше никого? огляделся он на триста шестьдесят градусов. Почему этого не убили?
Хочу отправить послание.
Что за послание?
Я вынул меч, а стилет передал Волдо:
«Сосите хуй». Можешь написать? Я в вашей грамматике не силён.
И кому это послание?
Тем, кто рассчитывает нас поймать или уничтожить.
Думаете, стоит писать именно в таком стиле? состроил Волдо брезгливую рожу, явно не разделяя моих литературных вкусов. Может, чуть менее вызывающе?
Например?
Ну, скажем, «Больше никого не посылайте, а то им несдобровать».
Слишком длинно.
Тогда... «Больше никого не посылайте», точка.
Всё равно длинно. Сократим до «Больше никого».
Больше никого... повторил Волдо задумчиво. Довольно ёмко и многозначительно.
Мне тоже нравится.
А где писать?
Тут, указал я остриём клинка на кавалерийский лоб.
Это шутка? нервно ощерился пацан.
Кавалерист тоже не понял, где смеяться, и заворочался, из-за чего пришлось приставить клинок меча к его и без того потрёпанному горлу.
А разве кому-то смешно? Вроде нет. Обычно, когда я шучу, все за животики держатся и в штаны мочатся. Давай-ка не будем отвлекаться на глупости и напишем уже нашу дипломатическую ноту, снова кивнул я на всё ещё чистый «лист».
Не надо, просипел кавалерист, пристально глядя Волдо в глаза.
Пацан, хочу напомнить, что этот милый человек приехал схватить или убить тебя. И, поверь, он не стал бы церемониться с твоим конопатым личиком.
Нам заплатили, снова засвистел дыркой в горле кавалерист. Это просто работа.
Работа, пожал я плечами. Понимаешь? Ты для него кусок мяса. Так почему он для тебя должен быть чем-то большим?
Нет-нет, не унимался «лист». Я другое хотел...
Всё просто, пацан, пришлось мне перебить не в меру косноязычного кавалериста, каждый делает свою работу. Они пытаются поиметь, нас, мы их. Я и Красавчик свою часть выполнили. Дело за тобой. Ты ведь не хочешь прослыть иждивенцем на моей шее? Нет? А раз так, делай чёрт подери свою работу.
Волдо сглотнул, сел на корточки рядом с головой кавалериста и, убрав налипшие на лоб волосы, поднял свой письменный инструмент.
О, вопли человека с проколотым горлом это нечто. Чем-то похоже на лязг болгарки по бетону. Чарующе.
Бедняга Волдо едва не плакал, но старательно выводил букву за буквой. Признаться, наблюдая за процессом, я пожалел, что сократил текст. Но размер шрифта менять было поздно. К началу «никого» подтянулся отведший душу на бедных лошадках Красавчик и присоединился к медитативному созерцанию этого удивительного действа мясной каллиграфии.
Кейн убивал мужчин, женщин, детей и стариков не ради удовольствия. Но получал ли он удовольствие от убийств? О да. И я, признаться, даже не знаю, с чем его сравнить. Упоение кровью, свистом клинка и треском костей вкупе с религиозным экстазом чертовски забористый коктейль. Можно сколь угодно пестовать в себе атеиста, но отказаться от хорошего псалма посреди кровавой бойни прожить день впустую. У мужика был стиль, была харизма. Жуткая, цепенящая, она касалась людей, как ледяная сталь касается открытой раны на лютом морозе. Его глубокий голос, читающий нараспев Слово Божие, гипнотизировал. Его неизменно осуждающий взгляд приковывал к месту не хуже римских гвоздей. Даже его прикид выделялся и был узнаваем. Кейн недолюбливал латы, но и разные фуфайки считал ниже своего достоинства. Он носил чёрный доспех из многослойной кожи, достаточно плотный, но не сковывающий движений. Поверх него торс защищала лёгкая кираса с богатой гравировкой, на библейские темы, разумеется. Достоинство прикрывала армированная металлическими пластинами и кольчугой кожаная юбка, а левое плечо с предплечьем полноценный латный рукав из перчатки, наруча, налокотника и наплеча с высокой вертикальной защитой шеи. Хоть Кейн и был амбидекстром прямо как я он предпочитал классическую стойку, при этом совсем не уважал щиты. По его мнению, и доспех-то являлся признаком малодушия, но хотя бы защищал от случайных успехов козней Дьявола. А щит это уже слишком, это прямое неуважение к Господу, к его мудрости и силе. За щитом прячутся те, кому недостаёт веры так говорил Кейн. И справедливости ради в бою Господь его не подводил. А вот на эшафоте спасовал, увы.