Незавершенная книга
усложняет поставленную ранее проблематику. В общем, решение вопросов Любви-Агапе и Страсти-Эроса выведены за скобки культурологического повествования Дени де Ружмона. Иными словами, оно находится по ту сторону Любви и Страсти и, если угодно, Добра и Зла. Исходя из авторского текста, оно достигается эндурой катаров. Именно это подразумевал Дени де Ружмон, в чем не осмеливался признаться читателю. Если же мы рассматриваем содержание религиоведческой эпопеи Дени де Ружмона о Любви и Страсти внутри вышеуказанных скобок, то обнаруживаем здесь лишь философскую поэзию. Но разве поэзия, пускай и метафизическая, приводила к разрешению острых онтологических вопросов? Ответ очевиден: поэзия, как правило, лишь фиксирует и отображает явления. И разве «Илиада» Гомера и «Евгений Онегин» Пушкина дают нам решение насущных проблем бытия, некогда начертанных Платоном, великими греками и людьми эллинистической ойкумены?
Флаг Пан-европейского союза графа Куденхове-Калерги
С другой стороны, сам поэтический материал, в зависимости от силы своего выражения, способен перековать, перевоспитать на свой лад обратившегося к нему исследователя, что и произошло в случае с Дени де Ружмоном, начавшем писать свое произведение как ортодоксальный протестант и завершавшем уже его как практически откровенный катар. Ключ к пониманию Дени де Ружмона по сути прост: под тремя стадиями духовного развития личности по Кьеркегору (эстетической, этической и религиозной) он подразумевает три степени катарского посвящения: «верующие», «совершенные» и принявшие consolamentum. В противном случае, присутствие посыла на Кьеркегора на заключительных страницах книги, по крайней мере, нелогично и, как нам представляется, неуместно. Нельзя же думать, что у такого автора, как Дени де Ружмон, совершенно произвольна возникла в конце фигура Сёрена Кьеркегора. Вот почему все последующее христианство, в основном римско-католическое, автор рассматривает в его сопряжении с жестоко подавленной, но не уничтоженной катарской ересью, будь то новые марианские культы, чему противились «прежние» католики, или исполненные эротизма произведения испанских мистиков. Верно сказано, что духовные недуги не менее заразительны, нежели физические. Теперь неокатарство переживает возрождение во Франции, тогда как Римско-католическая церковь пребывает в упадке И в этом есть своего рода заслуга Дени де Ружмона, ведь высокая воодушевленная философическая поэзия его текста, однажды поддавшись «романтизму» катарства, способна не только просвещать, но и вводить в заблуждение. В чем и состоит главный парадокс и в целом тайна незавершенной книги выдающегося швейцарца. До конца творческий процесс, сопрягаемый с порывом вдохновения, не исследован, и не раз бывает, что задуманная намеренная критика явления в подобном подходе, особенно если воодушевлению автора доступны высшие поэтические вибрации, обращается в апологию самого феномена, а дух критицизма переносится на периферийные вещи, нисколько не затрагивая его оснований: именно это и воплотилось в отношении главной книги Дени де Ружмона. Иными словами, вдохновение не удержалось на уровне трезвого критицизма и сорвалось в пучину, где властвует со своей поэтикой манихейский Эрос, и откуда лирика трубадуров до сих пор завораживает, опьяняя, неискушенного читателя. Преодолел ли такой соблазн Дени де Руж мон? Нам представляется, что нет, поскольку все отчетливее в нем проявляется симпатия к альбигойской ереси и эротической римско-католической
мистике, замешанной на ассимилированном и инкорпорированном катарстве. Но ведь последнее немыслимо для протестанта, сына протестантского пастора! То есть самого Дени де Ружмона охватил творческий хаос неизжитых гностико-манихейских ересей Европы, однажды блестяще запечатленный в музыке драматической трагедией Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда». Страсть победила, манихейство восторжествовало, а отсюда и смутные аллюзии на стадии Кьеркегора в смятой концовке книги, смысл которых, кажется, нам удалось расшифровать и прояснить.
В связи с этим всю жизнь Дени де Ружмона после 1951 года, когда он расстался со своей женой Симоной, мы можем рассматривать в качестве аскезы катарского «совершенного», поскольку его книга «Любовь и Западный мир» продолжала до самой смерти довлеть над творчеством и общественной деятельностью выдающегося швейцарца. Но была и одна тайна у Дени де Ружмона, о чем он не обмолвился ни словом, ни полусловом в своем произведении.
Боснийская церковь, Евросоюз и последняя тайна Европы
Дени де Ружмон прекрасно знал, что катары Юга Франции и патарены Севера Италии были прекрасно организованы на общинном и иерархическом уровне и поддерживали отношения как между собой, так и с богомильской Боснийской церковью, официально возникшей во второй половине XII-го столетия, но фактически появившейся раньше, поскольку манихейство в тот период пришло в Западную Европу из Болгарии и с Балкан, а Босния находилась на пересечении путей с Востока на Запад, играя роль своего рода логистического центра. Средневековые боснийские правители из рода Котроманичей (Котромановичей), владевшие страной с 1250 до 1463 гг., поддерживали деятельность Боснийской церкви, хотя формально являлись католиками и православными. Степан Остоя (бан Боснии с 1398 по 1404 и с 14091418 гг.) был последним властелем страны, открыто исповедовавшим богомильство, то есть при нем оно стало уже и de jure государственной религией Боснии. Отношения с исламом у богомилов складывались лояльно, поскольку оба религиозных направления восходят, как считается, к ересиархам Павлу Самосатскому (200275) и Арию (256336) и антитринитарны по своей сути: об отрицании догмата Святой Троицы у катаров и их дуалистическом монизме четко отмечено в книге «Любовь и Западный мир» Дени де Ружмоном. Преемственность от ариан ныне провозглашается на официальном информационном ресурсе неокатарской конфессии Франции.