Пробужденное этим первым вопросом, наше критическое недоверие не замедлит раскрыть и другие не менее любопытные и неясные загадки.
Почему обнаруживается меч целомудрия между телами в лесу? Возлюбленные уже согрешили; наконец, они отнюдь не предполагают, что король может их застать врасплох. Однако в различных версиях не найдено ни стиха, ни слова, дающего обоснование этому поступку .
Почему Тристан возвращает королеву Марку, да еще в тех версиях, где приворотное зелье продолжает действовать? Если, как считают некоторые, чистосердечное раскаяние мотивирует разлуку, то почему они обещают друг другу встретиться снова в момент, когда соглашаются расстаться? Почему затем Тристан удаляется для новых приключений, в то время как у них происходит свидание в лесу? Почему виновная королева предлагает «суд Божий»? Она хорошо знает, что это испытание должно ее погубить. Она торжествует только благодаря импровизированной уловке in extremis, представленной как обманывающей самого Бога, поскольку чудо совершается! Наконец, суд исполнен: королева считается невиновной. Тристан, получается, тоже, и вообще мы больше не видим того, кто бы воспротивился его возвращению к королю и, следовательно, к Изольде
С другой стороны, не очень ли странно, что поэты XII-го столетия, столь требовательные, как только речь заходит о чести и верности сюзерену, оставляют без слова комментария так много мало оправдываемых поступков? Как они могут представлять нам подобный образец рыцарства Тристана, наиболее хитро и цинично обманувшего своего короля; или саму добродетельную даму, прелюбодейную жену, не отступающую даже перед лукавейшим богохульством? Почему они, наоборот, называют «вероломными» баронов, защищающих честь Марка? Даже если ревность обуревает этих баронов, но они, по крайней мере, не лгали и не обманывали, чего не скажешь в отношении Тристана
Наконец, возникает сомнение в значимости тех редких предполагаемых мотивов. В самом деле, если мораль верности
сюзерену требует, чтобы Тристан отдал Марку невесту, которой стремился обладать и которую он с полным правом завоевал для себя самого, освободив ее от дракона, как не преминул подчеркнуть Томас то нельзя не подумать, что эти щепетильности запоздалые и мало искренние, поскольку Тристан постоянно не упускал случая возвращаться ко двору и к Изольде И разве это приворотное зелье не предназначалось для супругов? Тогда зачем ограничивать срок его действия? Три года вряд ли достаточно для счастья влюбленной пары. И когда Тристан женится на другой Изольде «за ее имя и за ее красоту», но вместе с тем оставляет ее девственницей, разве не очевидно, что ничто не обязывает его к этому браку и оскорбительному целомудрию, и что он ставит себя в положение, из которого нет другого выхода, кроме смерти?
6. Рыцарство против брака
Вполне вероятно, что куртуазное рыцарство едва ли было просто идеалом. Первые авторы, рассказывающие о нем, имеют привычку уже оплакивать его упадок: но они забывают, что таким, как им заблагорассудилось его представлять, оно возникало разве что в их грезах. Разве сущность заключается не в плаче по упадку в то самое мгновение, когда оно пытается столь неуместно себя осознать? С другой стороны, возможный успех романа разве не кроется в противопоставлении вымысла некоего идеала тираническим реалиям?
Всякая загадка, поставленная перед нами Романом, побуждает нас искать с подобной стороны элементы первого решения. Если допустить, что приключение Тристана должно было служить иллюстрацией конфликта рыцарства с феодальным обществом, то есть конфликта двух обязанностей, или даже, как мы видели выше, конфликта двух «религий», то можно отметить, что проясняются многие эпизоды; во всяком случае, если эта гипотеза и не разрешает всех сложностей, то значительно продвигает вперед само решение.
Чем отличается бретонский роман от песни о деянии (chanson du geste), которую он с поразительной быстротой вытеснил уже во второй половине XII-го столетия? В нем женщине отводится роль, ранее принадлежавшая сюзерену. Бретонский рыцарь, наравне с южным Трубадуром, признает себя вассалом избранной Дамы. Но на самом деле он остается вассалом сеньора. Отсюда возникнут правовые конфликты, неединичные примеры которых представлены в Романе.
Вернемся к эпизоду с тремя «вероломными» баронами. Согласно феодальной морали, вассал был обязан доносить до сеньора все то, что ущемляет его право или его честь как сюзерена: он «вероломный», если не делает этого. Итак, в Тристане бароны изобличают Изольду перед королем Марком: следовательно, они «верные» и преданные. Однако, если автор их трактует вероломными, то это, как очевидно, в силу иного кодекса, принадлежащего только рыцарству Юга. Решение дворов любви Гаскони хорошо известно: вероломным станет тот, кто разоблачит тайны куртуазной любви.