Все морпехи до войны прошли курс по боевому стрессу. Инструктор говорил им, что двадцать пять процентов бойцов под обстрелом обычно теряют контроль над мочевым пузырем или кишечником. До начала военных действий многие бойцы из первого разведбатальона попытались достать подгузники Depend не только для конфузных боевых инцидентов, но и на тот случай, если им по двое суток придется носить костюмы химзащиты после реальной атаки. Подгузники так и не доставили, поэтому они исступленно писают и испражняются при любой возможности.
Другой парень рядом со мной еще один руководитель группы из роты Браво, двадцативосьмилетний сержант Ларри Шон Патрик из Линкольнтауна, Северная Каролина. Он пользуется примерно таким же уважением, как и Колберт. Я спрашиваю его, какого черта мы здесь просто ждем, пока вокруг падают бомбы. Его ответ меня отрезвляет. Он говорит, что взвод вот-вот отправят на самоубийственную миссию. Наша работа это как камикадзе входить в город и учитывать потери, говорит он.
А какие там потери? спрашиваю я.
Потери? говорит он. Так их еще нет. Мы сила реагирования для атаки через мост. Мы заходим в город во время боя, чтобы подобрать раненых.
Не знаю, почему, но сама идея ожидания потерь, которые еще только предстоят, поражает меня и кажется более жуткой, чем мысль о потерях реальных. Но все равно, несмотря на то, как здесь паршиво у этого моста, под тяжелым огнем это еще и будоражит. Я почти презирал то, как морпехи кичились своими мотиваторами, как кричали порви их, и с нетерпением рвались в бой. Но дело в том, что каждый раз, когда происходит взрыв, а ты после этого остаешься цел, это однозначно вызывает бурное чувство радости. А другая радость заключается в том, что мы бок о бок друг с другом переживаем одинаковый огромный страх: страх смерти. Как правило, смерть вытесняется за пределы того, чем мы занимаемся в гражданской жизни. Большинство людей сталкиваются со смертью в одиночку, если повезет в окружении нескольких членов семьи. Здесь морпехи сталкиваются со смертью вместе, в свои юные годы. Если кому-то суждено погибнуть, это случится в окружении самых близких и дорогих друзей, которые, по убеждению человека, когда-либо у него будут.
Вокруг нас все так же рвутся мины, и я замечаю, как Гарса роется в своем сухом пайке. Он достает пакетик карамелей Charms и швыряет их в прямо в огонь. Для морпехов Charms это почти что адский талисман. Несколько дней назад, когда мы ехали в Хамви, Гарса увидел, как я достаю Charms из своего сухого пайка. Его глаза загорелись, и он предложил мне обменять карамельки на пакет популярных сырных кренделей. Причины такой щедрости были непонятны. Я думал, ему просто очень нравятся Charms, пока он не вышвырнул упаковку, которую только что выменял, через окно. В нашем Хамви нет места для Charms, - сказал Персон, на редкость абсолютно серьезным голосом. Точно, подтвердил Колберт. Charms это чертово невезение.
Над нами пролетает пара подоспевших тяжеловооруженных вертолетов морской пехоты, стреляя ракетами по близлежащей роще из пальмовых деревьев. Когда один из вертолетов выпускает противотанковую ракету BGM71 TOW, которая вздымает в деревьях огромный оранжевый огненный шар, морпехи роты Браво вскакивают на ноги и орут: Порви их!
Уже около шести часов мы прижаты к этому месту огнем, в ожидании предполагаемого штурма Насирии. Но после заката планы меняются, и первый разведбатальон отзывают от моста на позицию в четырех километрах южнее города, посреди усыпанной мусором пустоши. Когда конвой останавливается, в относительной
безопасности и на достаточном расстоянии от моста, морпехи разбредаются от машин в приподнятом настроении. Рота Альфа первого разведбатальона уложила как минимум десять иракцев на противоположном берегу реки от нашей позиции. Они подходят к машине Колберта, чтобы развлечь его группу россказнями о бойне, которую учинили, особенно хвастаясь одним убийством толстого федаина в ярко-оранжевой рубахе. Мы прямо изрешетили его нашими пулями 0.50 калибра, - говорит один.
Это не просто хвастовство. Когда морпехи говорят о насилии, которое учиняют, они испытывают почти головокружительный стыд, неловкое торжество от того, что совершили поступок, максимально табуированный обществом, и сделали это с разрешения государства.
Ну что же, неплохо справились, - говорит Колберт своему другу.
Персон писает у дороги. Черт, я спустил штаны, а оттуда пахнет горячим членом. Этот потный запах разгоряченного пениса. Как будто я только что занимался сексом. Несмотря на простуду, тридцатиоднолетний сержант роты Браво Руди Рейес из Канзас-Сити, штат Миссури, сбросил рубашку и протирает грудь детскими салфетками каждый его мускул блестит в мерцающем свете горящей неподалеку нефти.
Рейес не совсем вписывается в образ брутального мачо. Он читает журнал Опры и обрабатывает воском ноги и грудь. Другие бойцы подразделения называют его смачный Руди, а все потому, что он такой красивый. Если тебе кажется, что Руди горячий парень, вовсе не значит, что ты гей. Просто он такой красивый, - говорит мне Персон. Мы все думаем, что он секси.