Как всегда в подобных случаях, выявились детали, которые на первый взгляд имели малое отношение к делу, а при всестороннем анализе вдруг оказывались очень важными и значительными. И теперь задача заключалась в том, чтобы в лабиринте отрывочных, противоречивых фактов выбрать наикратчайший путь к центру фашистской организации. Но для этого требовалось множество дополнительных сведений.
Минула первая неделя. Отбор сведений, сопоставление событий задача нелегкая. Проверка сообщений, допросы свидетелей отнимали уйму времени. Но, несмотря на затраченные усилия, крупицы пока не слагались в нечто единое. Все было разобщено и хаотично.
Однажды меня вызвал Крылов.
Володя, быстренько в приемную, сказал он. Там один товарищ принес документы. Поговорите с ним.
Я бегу вниз. В руках у мужчины сверток. Он передает его мне и на ломаном русском языке поясняет:
Это листовки. Мы собрали их на улице Адама Мицкевича.
Разворачиваю сверток. В руках пачка листовок, пахнущих типографской краской. Они наполнены злобой по отношению к Советской власти, к коммунистам. Даже неприятно брать в руки. В них содержатся призывы к саботажу, восхваляются фашизм и Гитлер. Подобные я уже видел. Это последние потуги свергнутых эксплуататорских классов вернуть свои привилегии. Они готовы пойти на союз с кем угодно. Отложив листовки в сторону, я поднимаю глаза на мужчину. Он меня
понимает без слов, беспомощно разводит руками и говорит:
О! Это сделано хитро.
Незнакомец рассказывает, как он подобрал на улице эти листовки. Оттого, что он не может сказать ничего определенного, назвать приметы людей, которые их бросали, он смущенно краснеет.
Листовки падали с крыши, как бы оправдываясь, поясняет он. Мы с товарищем побежали наверх, на чердак, но там уже никого не было.
Поблагодарив его, я возвращаюсь к Крылову.
Где Жольдас? спрашивает он кого-то по телефону и отдает мне распоряжение: Вместе со следователем Жольдасом немедленно к этому дому! Разберитесь на месте. Внизу стоит моя машина.
И вот мы на крыше. Осторожно ступая по мокрой и скользкой жести, подходим к самому краю. Внизу тянется узкая, припорошенная свежим снегом улица. Люди куда-то спешат. На крыше нет никаких признаков тех, кто мог разбросать листовки. Мы возвращаемся на чердак. Жольдас упорно смотрит под ноги. Возле слухового окна наклонился и что-то поднял.
Вот опять то же самое! говорит он с горечью. При помощи часового механизма. Видал?
Он показывает мне колесики, гаечки от часов-ходиков и поясняет:
Новейшее изобретение. Привязывают, подлецы, к доске пачку листовок. Этот механизм обрезает веревку, и листовки сыплются вниз. А бандитов и след простыл! Попробуй найди!
Каждый день мы работали до двух, до трех ночи. Крылов задерживался дольше. В гостиницу я возвращался, как правило, один. Трехэтажное здание управления выходило фасадом на большой пустырь, который щетинился голым кустарником и в темноте настораживал. Выходя из управления, я, поглядывая по сторонам, неторопливо огибал пустырь по обледеневшей асфальтовой дороге.
В зеркальной черноте оконных стекол отражались холодные звезды. Город спал. Я напряженно вглядывался вдаль. Там, где уличные фонари раздвигали ночную тьму, виднелись лишь наглухо закрытые подъезды домов
В ту ночь, как обычно, я закончил работу поздно. Голова трещала, глаза слипались, неодолимо клонило ко сну. Но стоило выйти на улицу, и морозный воздух прогнал дрему.
Гостиница была недалеко. Чтобы продлить прогулку, я шел не торопясь. На полпути к гостинице я заметил человека, прислонившегося к металлической ограде. Остановился, решил понаблюдать. Вот мужчина отделился от ограды и, согнувшись, пошел. Казалось, он крадется. На всякий случай я расстегнул кобуру и двинулся следом. Неизвестный вел себя как-то странно: то, припадая к ограде, подолгу стоял на месте, то отрывался от нее и, пошатываясь, как пьяный, неуверенно продолжал путь. Я догнал его и некоторое время шел рядом.
Что с вами?
Тот словно не расслышал. Потом что-то пробормотал.
Не понимаю громко сказал я по-русски.
Мужчина поднял голову и с сильным акцентом спросил:
Русский?
Да.
Н-не хорошо
Что не хорошо?
Мне н-не хорошо, повторил он, схватился за живот и, скорчившись, припал к решетке.
Я шагнул к мужчине, тронул его за плечо.
Вы больны?.
Да, да Помогите. У меня язва, с трудом подбирая слова, сказал он.
Я обхватил его за талию. При неярком свете фонаря рассмотрел черты лица: большой нос, глубокие впадины щек, в глазах усталость и страдание. Что заставило его выйти ночью на улицу?
Два квартала шли молча.
Сюда, кивнул мужчина, указывая на высокое каменное крыльцо, огороженное перилами. Я позвоню.
В коридоре зажегся свет, и сквозь узорчатые двери я увидел пожилую женщину, которая что-то спросила. Я не разобрал ее слов.
Ты не бойся, сказал мужчина по-русски, меня привел русский.
Вы русский? Недавно в городе? переспросила женщина, открывая дверь.
Я кивнул.
И не боитесь ночью ходить по городу?
А мне нечего и некого бояться, улыбнулся я.
Ой, не говорите так. Время сейчас не то, чтобы никого не бояться, пристально глядя на меня, заметил хозяин дома.