Александр Дмитриевич отвел глаза. Но не во избежание искушения, а для подавления желания сказать какую-нибудь гадость.
Он обожал Наталью, с которой учился еще в институте, и терпеть не мог Ксению, которую Наталья привела полгода назад. Первую, давно немолодую и отнюдь не красавицу, он почтительно именовал секретарем. Вторую, весьма молодую и привлекательную, презрительно называл секретуткой.
Мы здесь еще с часок поругаемся, Наталья Николаевна, так что постарайтесь пока ни с кем не соединять, любезно предупредил Грибанов секретаря. А вы слишком медленно убираете пепельницы, не преминул он высказать претензию секретутке.
После совещания Грибанов прошёл в кабинет к Алексею Семенову. Собственный кабинет следовало привести в нормальное состояние чтобы всё вновь лежало на своих местах, чтобы стулья ровно стояли вокруг стола, чтобы карандаши и ручки аккуратно торчали из нефритового стакана, чтобы бумаги были разложены по папкам, чтобы
Какая же ты все-таки зануда! периодически сетовала Наталья. Причем зануда с извращениями не в целом, а в каких-то отдельных мелочах.
Я не зануда, отнюдь не обижался начальник. Просто у меня свой порядок, и я его придерживаюсь.
Грибанову было совершенно все равно, писать ли дорогим "Паркером" или ручкой за пятьдесят рублей. Но ручка обязательно должна была быть капиллярной, а стержень темно-синим.
Ему было безразлично, насколько тщательно вытирают пыль на шкафах в его кабинете. Но на письменном столе не должно было быть ни единой соринки.
Его нисколько не волновало, из какого материала сделана его мебель. Но рабочее кресло должно было быть непременно с высокой спинкой и только чёрным.
Что там приписывают знаменитому Генри Форду? "Мои автомобили могут быть любого цвета, но только чёрными".
Да, у Александра Дмитриевича Грибанова был свой порядок. В конце концов, он имел на это право. Почти как Генри Форд.
В кабинете Алексея Семенова всё было иначе. Груды всякой всячины наваленной, раскиданной, приткнутой в самых разных местах, создавали
ощущение, будто первый зам постоянно находится в стадии переезда. Таков был порядок Семенова, и Грибанов не возражал. В конце концов, Семенов тоже имел на это право.
Твой заклятый друг Лагутин на тебя ещё не выходил? спросил Алексей.
И не выйдет. По крайней мере, в ближайшее время. Он свои амбиции прибережет до поры, когда первые деньги поступят. Вот тогда наверняка попытается напакостить. Но как-нибудь справимся. Грибанов поозирал-ся, выискивая хоть один свободный стул, не нашёл, сгреб с первого попавшегося рулон бумаги, скинул его прямо на пол и уселся. Есть ещё несколько деталей, которые хочу обсудить только с тобой
Он не успел продолжить в кабинет буквально влетела Наталья. В руке она держала мобильник, который Грибанов забыл в своем кабинете.
Саша! Из глаз секретаря буквально выплескивалась тревога. Это Лида! Она в истерике!
Лида?! В истерике?! не поверил он.
За пятнадцать лет совместной жизни он не то что истерик особо бурных эмоций у неё не замечал.
Грибанов взял телефон, пребывая в некотором удивлении, но отнюдь не волнении. А потом долго слушал по крайней мере, ему казалось, что бесконечно долго, хотя, наверное, всё это было совсем не так, и сказал коротко:
Оставайся на месте. Затем вытер взмокшее лицо не платком, как обычно, а ладонью и скомандовал: Срочно сюда Борисевича!
Что случилось? спросили Алексей и Наталья почти в один голос, понимая, что срочный вызов начальника службы безопасности мог означать в данный момент лишь одно беду.
У меня похитили дочь. Грибанов совершенно почерневшими глазами уставился на телефон и вдруг заорал: Я их всех поубиваю!
ГЛАВА 8
Лагутин посмотрел на своего помощника так, словно тот поведал о разорении самого Грибанова. С изумлением посмотрел и большим недоверием. Правда, без злорадства, которое непременно бы испытал, случись директору компании "Город" сесть в долговую яму.
Она не исчезла. Её похитили, отчетливо произнес Ряшенцев. Двое типов в идиотских карнавальных масках. Почти на моих глазах. Ну, не на глазах, конечно, внес он поправку, но практически в моем присутствии.
Вообще-то Ряшенцев обо всем докладывал шефу уже во второй раз. Первый раз эмоционально, несколько путано и до того, по-видимому, фантастично, что Лагутин спросил:
У тебя, Антон, с головой в порядке?
У Ряшенцева с головой было в порядке. По крайней мере, сейчас. А тогда, когда поднялся весь этот гам и набежали люди, наперебой передавая информацию о случившемся, и Антон Федорович, поддавшись общему порыву, тоже оказался у дверей туалета, а охранник стал всех оттеснять в сторону служебного коридора с криком: "Отойдите! Здесь могут быть следы!", Ряшенцев не только обомлел, как и многие, но и почувствовал смятение. Если бы это был кто угодно, но только не Грибанова, ничего подобного он бы не испытал. Конечно, удивился. Разумеется, посочувствовал. Но ни в какую растрепанность чувств не впал и потерю равновесия в голове не ощутил. Однако в модном салоне украли дочь строительного магната. Почти из рук директрисы. Буквально под носом у матери. В непосредственной близости от помощника Лагутина. Последнее по большому счету и было самым важным.