Ты прав. Но погрузиться, прочувствовать абсурд, взаимодействовать друг с другом в этом абсурде, а не просто отчеканивать слова в этом, возможно, поможет алкоголь. Попробовать всё равно стоит. Тем более алкоголь придаёт уверенности, ты мне сам сказал.
Да. По крайней мере, это будет первая пьеса в мире сыгранная пьяными, засмеялся Лёва. Гениально, Роза. Он чуть приобнял за худые плечи Розу, но она быстро пресекла это, скинув руку Лёвы. Прости, кхм. Улыбка на его лице сменилась серьёзным выражением.
Кто-то разговаривал с кем-то, обсуждая героев пьесы, кто-то читал сценарий и акцентировался на ударных местах, кто-то репетировал жестикуляцию, телодвижения.
Так, через десять минут начинаем репетицию! чуть громко сказала Роза.
Все начали доливать в стаканы и допивать налитое.
В этот раз репетиция прошла триумфально. Роза кашляла иногда, но герои будто не замечали этого. Пару замечаний от Розы касались чёткости в звучании некоторых актёров, они касались наиболее восприимчивой от алкоголя Юли и больше всех выпившего Сёмы. Но всё остальное предвосхищало стремление Розы.
Чудесно, ребята, сказала Роза. Надеюсь никто не откажется от такого же порядка на премьере?
Нет, нет! раздалось единогласно.
Все собирались. Роза сидела на сцене и ещё раз пролистывала миллион раз пролистанную книгу, с загнутыми краями страниц, затёртыми, местами засаленными страницами.
Тебя что-то беспокоит? вдруг из-за спины спросил у неё Лёва.
Теперь уже нет. Я в вас полностью уверена.
Я не о постановке, а о тебе.
Вот меня давай мы не будем трогать. Тебя моя жизнь точно не касается.
Мне всего лишь хотелось узнать тебя получше.
Не надо меня узнавать, Лёва. Можешь идти.
Роза была возбуждена успехом прошедшей репетиции. Все разошлись, ушёл и
Лёва, и теперь она сидела перед сценой и, пролистав несколько страниц текста, прочитала:
Я вижу себя. Я есмь. Повсюду. Я земля. Я небо. Я ветер. Я огонь. Мое «я» во всех зеркалах, или, может быть, я зеркало всего .
Это был бред короля.
4
Розу долгое время преследовало несчастье. Когда-то она верила во всевышние силы, но от своих неудач потеряла веру, сил не хватало, чтобы её отыскать. Её горделивая натура обмякла, преисполнилась грустью и пессимизмом. Она больше не видела себя успешной, а видела себя в страшных явлениях воображения: нищей, беспомощной, одинокой, забытой. Тяжело туда смотреть в будущее, но она не вправе руководить своей головой, пронизанной этой чёрной мрачной энергией несчастья. Она не вправе не замечать своего апокалипсиса и, отворачиваясь от него, безумно и оптимистично улыбаться. Горделивость в конце концов превратилась в замкнутость и в неприкосновенность дикой кошки.
Игорь Швец взял её номер у г-на Стриголова и звонил ей бывало, в особенности участил после того как она не пришла на последний приём, где он её ожидал. Роза ему не отвечала, или отвечала изредко безразлично и стервозно; она осознавала себя его глазами. По правде говоря, она осознавала себя его глазами, которые представляла она что не одно и то же. В то же время она бежала от желанного, будучи уверенной, что, догнав это желанное, исказит его своей участью. Пусть даже Игорь влюблён в Розу, но он её не знает. Он не знает во что он влюблён, именно «во что», а влюбиться «в кого» можно влюбиться не в одну-единственную-замечательную Розу, а в сотню таких же. Она убеждена, человек не таков, каким его пытаются показать в сентиментальных романах справедливый, порядочный, и любит чаще всего единожды путём этой своей порядочностью в настоящем человек безграничен. А безграничность человека его вседозволенность, способность отказа от нравственности, или если не отказа полностью, то от любой её части. Никакой моногамной любви не существует самой по себе, её объявляет сознание отдельного человека.
Игорь ей нравился, она постоянно вспоминала их танец, его сильную руку, держащую её, его незабываемую улыбку. В последнюю их встречу он так же быстро исчез, как и появился, и она не могла допустить, что они должны и могут видеться в дальнейшем. Хотелось бы ей ощущать себя несчастной женщиной, избитой чувствами, погрузившейся в ипохондрическое полуживое состояние, но она лишь изредка высовывала голову из окошка своей неприступной крепости, а после всё так же продолжала самоубийственно не заботиться о завтрашнем дне, не думать об экзистенции, а существовать, как следовало бы безлико. В общем-то всё так, уж точно снаружи, но внутри нечто под великим вопросом, и это нечто жаждет показать себя. И вот она вспоминала их танец, его слова, ей казалось, что в этих словах скрывалась забота о ней
Прогуливаясь по оживлённой улице, она, наверное, искала веру, возможно очередную простецкую по-детски веру во что-то вернее её искала её душа. Она не понимала: зачем она идёт, куда она идёт, это незнание было свойственно для сиюминутного момента, хотя, копнув глубже, не трудно убедиться, что и для её жизни в целом. Все вокруг, скорее всего, знали ответы на эти замечательные вопросы, иначе бы они так не торопились идти зачем-то и куда-то. Они всё знают. Вот бы и ей так, но нет.