Наполеон I. Гравюра Е. Шулера и Г. Метцерота по оригиналу Ф. Жерара. 1-я четв. XIX в.
28 января 1809 г. в тронном зале, в присутствии всего двора, публично, император называет великого камергера, князя Талейрана-Перигора, герцога Беневентского, кавалера ордена Почетного легиона «грязью в шелковых чулках». «Вы заслуживаете того, говорит он, обращаясь к Талейрану, чтобы разбить вас вдребезги, как разбивают стакан; сделать это в моей власти, но я слишком презираю вас, чтобы брать на себя этот труд»{516}. Во время разноса Талейрана имя Фуше не упомянуто: Наполеон намеренно играет на нервах своего министра полиции. Ожидание удара страшнее, чем сам удар, это очевидно для Фуше, это очевидно и для императора. Чувствуя собирающуюся над его головой грозу, Фуше делает изумительно ловкий ход, так сказать, «саморазоблачается». В бюллетене министра полиции, подготовленном для императора 30 января 1809 г., содержится следующая информация: «С воскресного вечера в салонах не говорят ни о чем ином, кроме опалы принца Беневентского. Это приписывают его (Талейрана) насмешкам по поводу армейских бюллетеней и его (высказываниям) против войны с Испанией. О г-не де Монтескыо, новом великом камергере, отзываются хорошо. Говорят, что во время отсутствия императора принц Беневентский и министр полиции, в силу политических соображений, заключили союз и часто встречались в доме г-жи де Ремюза: что ее величество императрица выказывала беспокойство относительно этого комплота. Человек, обладающий здравым смыслом, заметил, что если бы министр полиции преследовал какие-либо частные цели, то он скорее бы вошел в контакт с Законодательным корпусом, нежели с принцем Беневентским»{517}. Донесение Фуше от 30 января интересно в силу нескольких обстоятельств: во-первых, оно доказывает, что Фуше хорошо усвоил принцип, согласно которому лучший способ обороны это нападение; во-вторых, не упуская из виду направление «главного удара» стремление убедить императора в своей откровенности и надуманности выдвинутых против него обвинений, Фуше предпринимает отвлекающие маневры (вставные «эпизоды» с Монтескью и императрицей), которые ничего не объясняют, вообще кажутся случайными, но тем не менее делают его ложь менее грубой и не столь явной.
Фуше не ограничился бюллетенем от 30 января, на разные лады тема его связи с Талейраном звучит в донесениях от 1, 3 и 7 февраля. А в бюллетене от 9 февраля он идет еще дальше: «Начал распространяться слух о том, пишет Фуше, что между Неаполем и Парижем устроено сообщение посредством эстафет для того, чтобы король Неаполя смог прибыть (в столицу) как можно быстрее и что министр полиции знал о тайне этого предприятия»{518}.
Наконец, эта тягостная для Фуше игра надоела и Наполеону. Оставшись как-то
раз наедине с министром, император без обиняков спросил его: «Что бы вы сделали, если бы я погиб от пушечного ядра или вследствие какого-либо подобного происшествия?» «Государь, ответил Фуше, я бы захватил в свои руки всю власть, которую бы только смог захватить для того, чтобы контролировать события, а не подчиняться им». Промолчав несколько секунд, Наполеон кивнул, заметив: «В добрый час. Таковы правила игры»{519}.
Война с Австрией, на которую Наполеон ссылался как на причину своего досрочного отъезда из Испании, действительно началась в апреле 1809 г. Французская армия по обыкновению стремительно ворвалась в Германию, заняла Вену, но первое же серьезное столкновение с австрийцами закончилось для нее кровавым полупоражением в битве при Эсслинге (2122 мая). «Битва при Эсслинге, вспоминал Жозеф Констан, была несчастьем во всех отношениях»{520}. Наполеон в бюллетене Великой армии объявил Эсслинг своей «победой», уверяя, что дальнейшим успехам французов воспрепятствовал «генерал Дунай» лучший офицер австрийской армии{521}. Эта бравада мало кого обманула, и наименее обманутым из всех был Жозеф Фуше. Неудача при Эсслинге воскресила самые радужные надежды всех противников наполеоновского режима. Вновь заволновалась Вандея, стало неспокойно в Бельгии, оппозиционеры подняли голову в самом Париже. «Обстоятельства побудили меня серьезно задуматься над вопросом о слабости империи, у которой не было иной опоры, кроме силы оружия», писал Фуше{522}. В то время, как война в Германии затягивалась, а Пиренейский полуостров охватывало пламя герильи[78], англичане подготовили и в конце июля 1809 г. осуществили десантную операцию, захватив остров Вальхерн, расположенный близ берегов Зеландии. С этой акцией британского правительства совпала тяжелая болезнь министра внутренних дел Наполеона Крете, который, по отзыву современницы, «был человеком небольшого ума, но хорошим работником и очень точным исполнителем: а только это и было нужно императору»{523}. Когда император узнал, что Крете обречен, ибо болезнь его неизлечима, он произнес свой знаменитый монолог, приводимый Стендалем в «Жизни Наполеона»: «Так и должно быть. Человек, которого я назначаю министром, через четыре года уже не должен быть в состоянии помочиться. Это большая честь для его семьи, ее судьба навсегда обеспечена»{524}.