Сделав подобные заключения, сыны Туманного Альбиона не погрешили против истины. Одной из самых «деликатных» функций полиции, к которой Фуше проявлял постоянное и неослабевающее с годами внимание, была слежка за иностранными дипломатическими представителями. «Полиция Фуше перехватывала некоторые дипломатические депеши Как? Очень просто: полиция подкупала курьеров, и те позволяли ознакомиться с содержанием депеш»{464}. И все же можно предположить, что императора раздражала не только вездесущность министра полиции.
Впрочем, сам Наполеон приложил руку к превращению Министерства полиции во всемогущее и всеведущее ведомство, постоянно расширяя компетенцию Фуше. В одном из своих
писем министру полиции император распорядился об участии полиции «в деле упорядочения конскрипции[69]. Наполеон Фуше (Беневенто, 31 декабря 1808 г.): «Мне стало известно, писал император, что в некоторых эмигрантских семействах юноши уклоняются от конскрипции и воспитываются в позорной и преступной праздности. Очевидно, что старинные и богатые фамилии, которые не оказывают поддержки нынешней системе, выступают против нее. Моя воля заключается в том, чтобы вы составили список из 10 наиболее знатных семейств в каждом департаменте и из 50-ти таких же семей в Париже с указанием состояния, возраста и занятий каждого их члена. Я намерен издать декрет, повелевающий, чтобы все молодые люди из этих семейств в возрасте 16 и 18 лет были определены в военную школу в Сен-Сире. В случае любых возражений ничего не отвечайте, кроме того, что такова моя воля»{465}.
Современники отмечали относительную самостоятельность Фуше в управлении своим ведомством, ибо он, «получив право считать себя необходимым, руководил делами несколько с высоты, щадя все партии по своей системе, чтобы сделать себя полезным для всех»{466}. Этот недопустимый «либерализм» шефа полицейского ведомства и его самостоятельность, о которой писала г-жа де Ремюза, вряд ли могли понравиться такому деспоту, каким был Наполеон. Жозеф пытается исправить дурное мнение императора о себе своей не знающей границ услужливостью и аффектированной преданностью. Фуше, как всегда, ловит на лету любое повеление Наполеона; нет дела, от которого бы он отказался. Для него не существует мелочей. Летом 1805 г. он изумляет изящную жительницу Клиши г-жу Рекамье своим вниманием и постоянными визитами. Причину столь внезапно возникшего интереса к ее делам Фуше объявляет не сразу. Однажды, оставшись с дамой наедине, министр полиции заводит речь о герцогине де Шеврез, сначала отказавшейся от чести быть фрейлиной императрицы, а теперь одумавшейся после того, как ей намекнули, что ее имущество может быть без проволочек конфисковано в казну. После такого лукавого вступления Фуше доверительно сообщает г-же Рекамье о том, что император хорошо ее помнит и, наконец, советует ей просить место при дворе, обещая, что он, Фуше, ей это «устроит». Вежливый отказ собеседницы не смущает министра. Когда вскоре г-жа Рекамье навещает Каролину Мюрат, живущую по соседству в Нейи, она встречает там неизбежного Фуше. Министр полиции при поддержке хозяйки дома снова принимается уговаривать г-жу Рекамье представиться ко двору, но «осада» великосветской львицы вновь оканчивается ничем. Позже, явившись в Клиши, тоном, не терпящим возражений, он заявляет: «Вы не можете более отказываться; ныне не я, а лично император предлагает вам должность придворной дамы[70], и я послан чтобы предложить ее Дам от его имени»{467}.
Мадам Рекамье
Тем не менее г-жа Рекамье отклоняет предложенную честь и Фуше ни с чем возвращается в Париж. В данном случае интересен не итог, а последовательность действий Фуше. «Операция Рекамье» носит на себе отпечаток руки опытного мастера. Умение смутить собеседника, устрашить его, польстить его самолюбию, все это вместила в себя эта частная и ничтожно малая акция министра полиции Наполеона.
Впрочем, если у Фуше хватает времени на то, чтобы обхаживать прекрасную Жюльетту Рекамье в ее загородном доме, у императора находится время, чтобы следить за
репертуаром парижских театров, спектакли которых могут вызвать у зрителей нежелательные ассоциации. «Мне кажется, пишет ему Наполеон из Милана 1 июня 1805 г., что успех трагедии «Тамплиеры» привлекает умы к этому периоду французской истории. Это очень хорошо, но я не думаю, чтобы можно было допустить играть пьесу, сюжет которой был бы взят из времен, слишком близких к нам. Я читал в одной газете, что хотели ставить трагедию из времен Генриха IV, но эта эпоха недостаточно удалена от нас и может разбудить страсти. На сцене необходимо немного античности и, не стесняя театра, я думаю, вы могли бы помешать этому, не показывая своего вмешательства. Вы могли бы поговорить об этом с Ренуаром, у которого, по-видимому, есть и талант. Почему не попросить Ренуара написать трагедию о наследовании одной династии другой. Оратория о Сауле именно такова: великий человек наследует выродившемуся царю»{468}. Фуше, естественно, с примерным рвением исполняет поручение, отчего, однако, доверие к нему обитателя Тюильри не возрастает.