Он вдруг смолк и провел по лицу задрожавшей рукой.
Дальше, дальше, господин студент, шепнул Замфир. Только не частите, чтоб он разбирал слова
Дарий поглядел на него, будто только что узнал, и снова отчаянным рывком поправил на плече ранцы.
Итак, начнем сначала, Иван, начнем с тринадцатого марта. Ибо там начало всех начал. Умри я двенадцатого марта, я был бы счастливым человеком, потому что я попал бы на небо, au Ciel, Иван, aupres de la Sainte Trinite, туда, куда с напутствием священника, если таковые еще сохранились, попадешь вскорости и ты. Но если мне суждено умереть сегодня, завтра, послезавтра, куда я попаду? На небо ни в коем случае, потому что тринадцатого марта я узнал, что неба просто-напросто нет. Его больше нет, Иван. Стоит тебе только понять, как мне тринадцатого марта, что небо не более чем иллюзия, все кончено. Нет низа, нет верха, нет конца, нет начала Вселенная всюду одинакова. Тогда, позволь тебя спросить, куда же я попаду?.. Я зря тебя спрашиваю, знаю, ты решил не отвечать. Что ж, я сам отвечу. Я отвечу тебе восьмым ноября, вторым началом. Да, да, восьмого ноября ты угадал, надеюсь, я понял кое-что, может быть, даже поважнее. Я понял, что нет нужды никуда попадать, поскольку ты уже пребываешь там. Бесконечность, Иван, я бью другой бесконечностью. На том
основании слушай-ка хорошенько, что я, как и ты, как и все на свете, мы, людское племя, неуничтожимы. Ваши ли пушки, немецкие ли самолеты ничему нас не уничтожить. Мы пребываем здесь от Сотворения мира и пребудем всегда, даже после того как погаснет последняя звезда последней Галактики. А посему ты представляешь себе, Иван, nous sommes foutus, et sommes foutus pour Peternite. Ведь, если я неуничтожим, куда мне отправляться сегодня, завтра, послезавтра, когда придет мой черед? Мне некуда отправляться я уже есмь там и в то же время есмь везде. Вот это-то и чудовищно быть везде и все же, в определенном смысле, не быть, раз я уже не жив. Это чудовищно никогда не узнать покоя. Хорошо было нашим дедам и прадедам. Они шли, куда кому положено: кому на Небо, кому под Землю, кому на край Земли. И, как ты понимаешь, они могли отдохнуть. А мы, Иван, что станет с нами?..
Он снова поправил за спиной ранцы и прибавил шагу.
Теперь, если бы ты решился нарушить обет молчания, ты непременно спросил бы меня: а после восьмого ноября, что было после восьмого? И поскольку закон войны требует от нас быть честными и откровенными друг перед другом, я был бы обязан ответить. Но поймешь ли ты меня? Дело в том, что тут мы столкнемся с целым рядом очевидных, но взаимоисключающих обстоятельству если так можно выразиться
На этом месте его окликнули, и он вдруг увидел, что ушел вперед один, сопровождаемый только собакой. Его товарищи положили раненого в чахлую тень акации, сняли каски и утирали пот. Дарий со смущенной улыбкой вернулся.
Он что-то все бубнил по-своему, по-русски, сказал Илиеску.
Воды, верно, просил, добавил Замфир. А вода вся вышла.
Я показал ему сахар, а он закрыл глаза. Не хочет.
Замфир слизнул со своей ладони кусочек сахара и стал сосать.
Хоть он с виду и худющий, а все тяжесть, проворчал Илиеску. Притомились, решили передохнуть в холодке. Села что-то все не видать.
Глядишь, и он оклемается, добавил Замфир.
Дарий сбросил вещмешки на выжженную, пыльную траву и встал на колени подле раненого, напряженно слушая его тяжелое, частое дыхание.
В чем только душа держится, проронил он. Удивительно
Он подтянул поближе свой мешок и стал в нем копаться. Раненый следил за его движениями, по временам вздрагивая всем телом, как будто его било лихорадкой.
Дарий обернулся к Замфиру, спросил, понизив голос:
Что будем с ним делать? Дальше нести мы его не можем, время дорого. Бросим или все-таки прекратим его мучения?
Замфир отвел глаза, замялся
Раз уж мы потрудились, донесли его досюда Может, Божьей милостью, у него станет сил нас благословить. Потому такое мое мнение ему теперь хочется нас благословить
Ну да, мы же слыхали, поддакнул Илиеску. Мы же слыхали, как он сказал «Christu». Если его позаговаривать, он еще часок протянет. До села.
Дарий закурил и, усмехаясь, смерил их взглядом.
Какое село, о чем вы? Тут на сто верст одни поля.
Собака встала в нескольких шагах от них, робко поскуливая, не сводя глаз с кусочков сахара. Замфир вздохнул.
Поговорим с ним по-простому, может, он так лучше поймет. Пока тут сидим, отдыхаем, поговорим с ним, расскажем, как будет в селе.
Илиеску всем телом повернулся к раненому и вдруг заговорил совсем другим, непохожим на свой голосом, как говорят с больным ребенком:
Уже недолго, Иван, скоро будет село, твое родимое. А в твоем селе благодать, прямо как в нашем
Скажи, что мы ему дадим, подсказывал Замфир. Водицы студеной, сколько душе угодно
Иван, нашептывал Илиеску, нагибаясь к раненому, твое село все в садах, мы нарвем для тебя и слив, и груш, и чего ты только пожелаешь