Шрифт
Фон
Николай Агнивцев История дома Романовых
Сколь сладко знать, о дети,
Что днесь за сей мой труд
В Цензурном Комитете
Мне шею не натрут!
Но предваряю, все-же,
Во избежанье драмы
Читать сие негоже
Ушедшим цензорам!
Зане, аз многогрешен,
За труд сей при царе
Эх, был бы аз повешен,
На первом фонаре.
Историей Романова
Всяк школьник умудрен
И предков царских заново
Тревожить не резон.
Об их юдоли райской
И о земных делах
Товарищу Иловайский
Без удержу писах.
Тягаться не желая
С «Историей» его,
Мы царством Николая
Займёмся, оттого.
И днесь, свой скоротечный
Мы начинаем труд,
Гори, «Осрам» 100-свечный.
Стучи, мой «Ундервуд»!
Итак, в 20-м веке
Препакостной порой,
Россией правил некий
Царь Николай 2-ой.
Царевы предки лично
Пришли с иной земли
И очень романтично
Себя они вели;
С экспрессией огромной,
Как будто на пари,
Тянулись к немкам томно
Российские цари.
И, в силу тех романов,
Российский властелин
Был менее Романов
И более Голштин.
Всяк мил в своем лишь стиле
(Не угодишь ведь всем)!
Одни его любили,
Другие не совсем!
Хоть к Истине путь труден
Мы скажем наперед:
Любил его Распутин
И не любил народ!
Свободных дней виновник,
Сей пресловутый царь
Веселый был полковник
И мрачный Государь!
И у него, со слухов,
Порядок был таков:
То вызывал он духов,
То змиев и слонов.
Но все-ж гораздо хуже,
Что, с немцами возясь,
Жена его, к тому-же,
Алисою звалась!..
Итак, продолжим снова
Сказание свое
Про старое царево
Веселое житье:
Едва лишь только очи
Царь протирал, с утра
До ночи, что есть мочи,
Кричали все «ура!»
И к царской спальне цугом,
От имени страны
Спешили друг за другом
Придворные чины.
И первым из холопов
(Новинка в сей среде),
Являлся Протопопов
С цветами и..
За ним же, что есть силы,
И даже свыше сил,
Качающийся Нилов
Со штопором спешил.
А дальше, вслед за ними,
Трусили на поклон:
И отче Питириме
И Фредерикс барон!
И стулья опрокинув,
Во всю скакали мочь:
Герр Штюрмер, Сухомлинов
И проч., и проч., и проч.
И, мучаясь отдышкой,
Ту скачку завершал
С Кувакою подмышкой
Воейков генерал.
На половине ж датской
Alice , не без причин,
О чем-то по-немецки
Писала «нах Берлин».
И опускала веки,
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff
Но, вот самодержавно
Окончив туалет,
Царь шел легко и плавно
В рабочий кабинет.
И целый час с размаха
Подписывал дела
Эх, шапка Мономаха
Не даром тяжела!
Лишь только расписаться
Царь успевал, ан глядь:
Десяток делегаций
Вдруг надобно принять!
Сверх них, в приемной царской
Царя волнуясь ждут:
Какой-то принц татарский
И груженый верблюд
И всем, без прекословья,
Твердил монарх с утра:
«Пью ваше, мол, здоровье
И, вообще, урра!..
(Весьма отметить ценно,
Что всюду речь свою
Всегда и неизменно
Кончал он словом «пью»).
На половине ж датской
Аliсе , не без причин,
О чем-то по немецки
Писала «нах Берлин».
И опускала веки
Взглянув на полуштоф,
Что пил приятель некий
Madame de Virouboff
Для всяких делегаций,
Так завелось уж встарь,
И переодеваться
Был должен Государь.
Согласно строгой норме,
К гостям иных племен
Чтоб выйти в русской форме?!
Скандал и mauvais ton!
И бедный император,
Блюдя престиж страны,
Менял, как трансформатор
Мундиры и штаны!
За дверью же дворцовой
«Возлюбленный народ»
Все снова да и снова
Подтягивал живот.
Но, плюнув на балансы
И плюнув на мораль,
Российские финансы
На барке плыли вдаль.
От плаванья такого
Худел наличный фонд
И падал наш целковый,
Как дама demi-mond.
И в грустном разговоре
Шептал народ, как встарь,
«Ох, горюшко нам, горе!
Да, где же наш-то царь?»
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда в Ставку,
Из Ставки в Петроград!
В ту пору Сухомлинов,
Задорен и удал,
Дорогу до Берлина
На карте изучал
«Эй, в ногу, мол, ребята!
Не выдадим своих!
Эх вы-то мол, да я-то,
Да шапками мы их»!
О деле том поведал
И шею дав в залог,
Полковник Мясоедов
Ему весьма помог!
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда в Ставку,
Из Ставки в Петроград!
В ту пору, благосклонно
Открыт со всех сторон,
Сиял огнями томный
Клейнмихельский салон.
Шинели нервно скинув,
Тянулись гости в зал
Бывал там Сухомлинов
И Штюрмер там бывал.
И каждый день в том зале
Прохвосты всех кокард
На ужин подавали
Россию «a la carte».
Царя же, как булавку,
Носило наугад:
Из Петрограда в Ставку,
Шрифт
Фон