Мне казалось, что я иду по вовсе вымершему городу: до того он был безлюден.
Вдруг словно меня толкнуло что я оглянулся. Мне почудилось, что за мною вблизи, тут вот есть кто-то. У тёмной стены дома, действительно, глаза разглядели закутанную платком фигуру. Она приостановилась, прижалась и съёжилась. Она шла за мною. Не знаю, почему пришло мне это в голову, но я был уверен в ту минуту, что она шла за мною. Первым моим движением было вернуться назад. Потом мне стало стыдно. Положим, я был безоружен, но и пугаться, в сущности, причины не было. У стены дома в нескольких шагах от меня стояла девочка-арабка, подросток. Теперь я разглядел её. Она стояла и пристально смотрела на меня, видимо, робея и не решаясь, что делать ей дальше.
Наконец она, как бы взяв себя в руки, зацокала несколько вперёд и махнула рукой, поманив меня.
Москов, карашо, москов, карашо повторила она несколько раз.
Я достал кошелёк, вынул монету и протянул ей. Она замотала головой, сделала несколько шагов и снова стала манить.
Москов, карашо!..
Я направился к ней, не понимая совершенно, что ей было нужно от меня.
Она радостно закивала и мелкой рысцой побежала, оборачиваясь, чтобы удостовериться, иду ли я за нею.
Я шёл. В том, что она признала во мне «москова», то есть русского, не было ничего удивительного. Приход каждого большого парохода сейчас же становился известен
всему Порт-Саиду, и едва успеет судно бросить якорь, как на палубу его является целая разношёрстная толпа торговцев, комиссионеров и разного сорта людей, предлагающих свои услуги и желающих так или иначе поживиться чем-нибудь от пассажиров.
Самая большая нажива перепадает от русских, и «москов» желанный гость во всех портах Востока.
Девочка, видимо, следила за мною давно и не без колебания решилась заговорить со мною. Было что-то беспокойное, торопливое в её походке и в том, как она оборачивалась и манила меня.
Сделав первый шаг за ней, я уже не думал о том, чтобы обратиться в постыдное бегство.
«Пусть она ведёт меня, подумал я, ничего особенного стрястись не может, и во всяком случае это интересно».
В ту минуту я вовсе забыл рассказы о разбойничьих притонах, куда заманивают неопытных проезжих в далёких городах. Да и всегда как-то кажется, что ваши рассказы сами по себе, а жизнь, то есть то, что окружает вас, что вы видите и что вас касается, тоже само по себе, и всё, что кругом так просто, что не может представлять ни страха, ни опасности.
Девочка, довольная, что я послушно следую за ней, бодро бежала вперёд.
Мы двигались по прямому направлению. Город остался позади. Местность была ровная, точно укатанная: без рытвин и пригорков. По сторонам дороги попадались шалаши и маленькие, плохо сколоченные домики.
К одному из них вдруг круто и быстро повернула девочка, подбежала к двери, подняла завешивавший её ковёр и остановилась, как бы приглашая меня войти.
В треугольнике двери с поднятым ковром виднелся свет. Внутри горела лампа.
III
Убранство комнаты, в которую я попал, не совсем соответствовало внешнему виду убогого домика и казалось как будто даже слишком роскошно для него. Правда, состояло оно почти исключительно из ковров, но ковры были очень хорошие, и покрывали они сплошь стены, потолок и пол.
Лампа стояла на низеньком столике у широкой тахты. На тахте лежала бледная больная женщина. Исхудалое лицо её с большими чёрными глазами, почти совсем синие губы и совсем сквозные руки служили несомненным признаком, что больная страдает давно и истощена очень сильно своею болезнью.
Девочка опустила за мною ковер на двери и, сама проскользнув мимо меня, прошла к больной. Она сказала ей что-то на непонятном мне гортанном языке. Больная с трудом перевела на меня глаза и, сделав усилие, произнесла:
Вы русский?
Услышать родную речь здесь я ожидал всего менее.
А вы, вы тоже русская? невольно спросил я в свою очередь.
Девочка-арабка замахала мне рукой и приложила палец к губам в знак того, чтобы я молчал. Больная тяжело вздохнула и стала шевелить губами. Я прислушался.
Мне показалось, что она шепчет какое-то незнакомое слово, что-то вроде «Тотелос».
«Тотелос?» повторил я за нею.
Она качнула головой и снова зашептала.
«Даделус!» расслышал я наконец, снова повторил, но всё-таки ничего не понял.
Она закрыла глаза, показав этим, что я произнёс верно.
Что это такое? спросил я. Я не знаю.
Лицо больной конвульсивно подёрнулось.
Маяк, маяк!.. произнесла она настолько громко, что девочка-арабка, испугавшись, дрогнула и протянула к ней руки.
Я понял, что мне хотят объяснить что-то, может быть, дать какое-нибудь поручение относительно этого маяка. Значит, он должен лежать на моём пути.
«Даделус» маяк, повторял я, он стоит в Красном море?
Глаза закрылись и ответили мне: «Да».
Хорошо, я иду теперь в Аден, стал спрашивать я, «Даделус» попадётся на нашем пути?
Да!..
Я не морской офицер, пояснил я, плаваю в первый раз и потому не знаю маяков. Но «Даделус» запомню, будьте уверены Что же дальше?
Губы больной делали новые усилия. Наконец я едва расслышал:
Махните три раза платком
В первую минуту я опять ничего не понял. Мне показалось сначала, что она хочет, чтобы я сейчас стал махать платком зачем-то.