Или здесь, мне всё равно.
Здесь лучше здесь
Вот, сядем сюда, показал я на стоявшую у двери скамейку.
Вы сядьте на скамейку, сказала она, а я останусь на ковре. Мне так удобнее.
XVIII
Она повернулась ко мне и улыбнулась одними губами.
Вы спрашиваете невозможное, ответила она.
Почему же невозможное?
Потому что я вам ничего не могу сказать
Но ведь я спрашиваю не из простого любопытства. Дело в том, что я получил конверт неизвестно откуда и на нём стоить надпись «Daedalus».
С ней произошло при этих словах нечто совершенно непередаваемое так она встрепенулась вся Она протянула ко мне руку, и рука эта задрожала у неё.
Этот конверт у вас, у вас? Покажите мне его!..
В голосе её было столько беспокойной мольбы и вместе с тем болезненно-повелительной требовательности, что я, невольно подчиняясь ей, вынул и подал конверт.
Она схватила и стала рассматривать.
Глаза у неё заблестели, губы зашевелились.
Да, это его конверт! проговорила она. Он присылал мне письма в таких конвертах.
Откуда?
Не знаю.
Но кто он?
Этого знать вам не надо.
Нет, мне именно нужно знать это потому, что в конверте был банковый билет без всякой записки: я хочу знать, кто дал мне эти деньги.
А как вы получили их?
Это для меня непонятно тоже.
Как всё, что он делает
Да кто же «он»?
Она улыбнулась на этот раз, просияв всем лицом, и покачала головою.
Так как же вы получили этот конверт? переспросила она.
Я стал ей рассказывать подробно обо всём, что случилось со мною с самого моего свидания с нею.
Своим чистосердечным рассказом я надеялся вызвать её тоже на откровенность.
Это он, это он! вскрикнула она, всплеснув руками, когда
дело дошло до того, что я видел как бы сквозь сон в последнюю ночь.
Вы говорите, он белокурый с усами?..
Да, он несколько раз нагибался надо мною, дал мне бульону и вина, я отлично видел его лицо.
И глаза у него серые, добрые-добрые!..
Глаза действительно добрые.
Таких глаз нет в целом мире, нигде Да, это он. Так вы его видели, говорили с ним И не знаете, где?
Не знаю. Словно во сне. Я заснул на привале диких, которые вели меня в качестве пленника, а проснулся здесь, в открытом месте возле Порт-Саида, в промежуток же видел «его», как вы говорите.
Да, это был он, и конверт его; он вам дал денег, он вас спас и перенёс сюда.
Вот это-то мне и непонятно, как он мог это сделать.
Он всё может. Если он спас вас, он спасёт и меня О, теперь я буду его звать, я буду его звать! Он услышит и придёт, чтобы спасти меня.
Она вскочила, выпрямилась и запела грудным громким голосом, направляя звуки в высь, в пространство:
Это его любимая песня! обернулась она ко мне, он услышит и придёт.
И снова запела:
Действительно, глядя на её лицо, теперь можно было вполне подумать, что она не в своём уме. Она повторяла один и тот же куплет и всё с большим и большим исступлением. Наконец её пение перешло в неистовый крик, она вскинула руки кверху, упала на ковёр и задёргалась в судорогах.
Откуда-то из-за домика выбежала девочка-арабка и бросилась к ней.
На этот раз я постарался запомнить домик так, чтобы найти его наверняка, когда будет нужно.
В том, что я имел дело с сумасшедшею, я не сомневался. Безумным её речам нельзя было придавать никакого значения.
Может быть, всё, что она болтала, было только бредом, в котором «Дедалус» явился совершенно случайно. Таинственный же «он» тоже жил, пожалуй, только в её воображении, и она пристегнула его образ к моему рассказу совершенно произвольно.
Но я всё-таки решил узнать, кто эта сумасшедшая русская и почему она здесь в Порт-Саиде. Может быть, ей нужна помощь?
Ради этого я и постарался запомнить домик.
Я хотел завтра вернуться сюда, взяв с собою араба-переводчика, с тем чтобы расспросить девочку, с которой сам мог только разговаривать знаками.
XIX
Он встретил меня, не скрыв своего крайнего изумления. Я подумал, что изумление это относится к моему изменённому внешнему виду, и поспешил сказать ему:
Вы удивляетесь, что видите меня в приличном платье? Так ведь я же вам не говорил, что остался вовсе без денег.
Мне хотелось отделаться этою общею фразою, и я положил, что ни за что не стану рассказывать консулу о найденном мной у себя в кармане банковом билете. Довольно и без того мне пришлось в первое моё посещение наговорить ему чудес в решете.
Но он и не допытывался, откуда у меня явилась приличная одежда.
Вы читали сегодня газеты? спросил он.
Я ответил, что читал.
Видели телеграмму?
Нет, никакой особенной телеграммы не заметил.
Вы читали европейские газеты?
А разве есть местная?
Есть, и в ней сегодня напечатана телеграмма о том, что американский пароход с керосином сел на риф и был разграблен дикими.
Теперь вы верите моему рассказу?
Должен верить, несмотря на то, что отказываюсь объяснить себе этот случай.
Подождём, проговорил я, вероятно, он объяснится По крайней мере, у вас есть некоторые
данные считать меня настоящим Гринёвым. Когда придут из России письма, вы убедитесь в этом окончательно.