Наша дружба, длившаяся все школьные годы, покоилась примерно на том же основании, на котором и возникла. Это был «пафос дистанции» по отношению к большей части одноклассников, знакомый всякому, кто в пятнадцать лет тайком почитывает Гейне, а в четвертом классе решительно выносит свой приговор миру и людям.
Мы думаю, нам было шестнадцать совместно посещали уроки танцев и потому вместе пережили первую любовь.
Невысокую девушку, составившую с ним пару светловолосое, веселое существо, он почитал со скорбным пылом, замечательным для его возраста, иногда казавшимся мне прямо-таки жутким.
Особенно запомнился мне один урок танцев. Та девушка принесла два котильонных ордена другому юноше, а ему ни одного. Я наблюдал за ним со страхом. Он стоял возле меня, прислонившись к стене и неподвижно уставившись на свои лаковые туфли, и вдруг рухнул без сознания. Его отнесли домой, он проболел восемь дней. Тогда выяснилось мне кажется, именно в этой связи, что у него не самое здоровое сердце.
Рисовать он начал еще раньше, развив в этом деле сильный талант. Я сохранил набросок со вполне узнаваемыми чертами девушки, выполненный угольным
карандашом, и тут же подпись: «Ты подобна цветку! Паоло Гофман fecit».
Не помню точно, во всяком случае, мы учились уже в старших классах, когда его родители переселились в Карлсруэ, где старый Гофман имел связи. Решено было, что Паоло не стоит менять школу, и его определили на пансион к одному старенькому профессору.
Однако и таковое положение вещей сохранялось не долго. Возможно, следующий случай и не стал непосредственной причиной того, что в один прекрасный день Паоло последовал за родителями в Карлсруэ, но, безусловно, тому способствовал.
А именно: во время урока закона Божьего преподающий его старший учитель вдруг подошел к Паоло, вперился в него гипнотическим взглядом и вытащил из-под лежавшего на парте Ветхого Завета листок, с которого взорам безо всякого стыда полностью, кроме левой стопы предстала очень женская фигура.
Короче, Паоло уехал в Карлсруэ, и мы время от времени обменивались почтовыми открытками сношение, постепенно совершенно прекратившееся.
Когда мы встретились в Мюнхене, с момента нашего расставания прошло лет пять. Чудесным весенним утром, прогуливаясь по Амалиенштрассе, я увидел, как кто-то, издалека напоминающий чуть не итальянскую модель, спускается по лестнице Академии. Подойдя поближе, я узнал его.
Среднего роста, тонкий, с желтоватым лицом, прорезанным голубыми сосудами, с чуть вздернутыми короткими усиками, элегантно, но небрежно одетый на жилете у него, например, не было застегнуто несколько пуговиц, шляпа на густых черных волосах сдвинута, он шел на меня своей плавной безразличной походкой.
Мы узнали друг друга почти одновременно и поздоровались очень тепло. Когда перед кафе «Минерва» мы расспрашивали друг друга о том, как прошли последние годы, мне показалось, он находится в приподнятом, почти экзальтированном настроении. Глаза его светились, двигался он широко, размашисто, хотя вообще-то выглядел плохо, по-настоящему больным. Сейчас, конечно, легко говорить, но тогда мне это первым делом бросилось в глаза; я даже прямо так ему и сказал.
Неужели? До сих пор? спросил он. Да, пожалуй. Я много болел. Еще в прошлом году долго, тяжело. Вот здесь сидит. Он поднес левую руку к груди. Сердце. Все тоже самое. Правда, в последнее время я чувствую себя очень хорошо, просто прекрасно. Можно сказать, вполне здоров. Да и в мои двадцать три года было бы грустно
Настроение у него и впрямь было хорошее. Весело, живо рассказывал он о своей жизни после нашей разлуки. Довольно скоро получил у родителей разрешение стать художником, месяцев девять назад окончил Академию так что сегодня оказался здесь случайно, какое-то время путешествовал, в основном жил в Париже, а месяцев пять назад вернулся и обосновался в Мюнхене.
Пожалуй, надолго. Кто знает? Может, навсегда
Даже так? спросил я.
Ну, как сказать Почему бы и нет. Город мне нравится, чрезвычайно нравится! Вся атмосфера ах! Люди! И что немаловажно социальное положение художника, пусть и совсем неизвестного, превосходное, лучше не бывает
Ты завязал приятные знакомства?
Да. Не много, но очень хорошие. Тебе, например, порекомендую одно семейство Я познакомился с ними на карнавале Карнавал здесь восхитительный!.. По имени Штайн. Даже барон Штайн.
И что это за дворянство?
Что называется, денежное. Барон вел дела на бирже, раньше и мел в Вене огромное влияние, вращался исключительно среди их сиятельств и тому подобное Потом вдруг ударился в декаданс, вышел из дела поговаривают, примерно с миллионом и вот живет здесь, пышно, но со вкусом.
Еврей?
Он вроде нет. Жена скорее всего да. Впрочем, могу только сказать, в высшей степени приятные, утонченные люди.
И дети есть?
Нет. То есть да девятнадцатилетняя дочь. Родители очень милы. Он на мгновение как-то смутился, а потом добавил: Я серьезно тебе предлагаю. Позволь мне тебя там представить. Мне бы это доставило удовольствие. Ты против?
Ну что ты, еще как «за». Буду признателен. Хотя бы ради знакомства с девятнадцатилетней девушкой