Пожилой господин на мгновение потерял дар речи, а затем, блуждая глазами по комнате, забормотал, то ли смеясь, то ли плача:
Да что же это это же но это ведь!.. Господи да ты-то что ты на это скажешь? Умоляя о помощи, он поднял взгляд на Ирму, но та отвернулась, не произнеся ни звука.
Догадавшись, что от нее поддержки не дождешься, несчастный старик признал поражение кроме того, от него не ускользнуло грозное нетерпение, с которым противник повторил жест в сторону двери.
Я уйду, произнес он с благородным смирением, я сейчас уйду. Но мы еще поговорим, мальчишка!
Непременно поговорим, вскричал наш герой, конечно! Или вы полагаете сударь, что можете оскорблять меня безнаказанно! А пока вон!
Дрожа и кряхтя, пожилой господин с трудом поднялся со стула. Широкие брюки полоскались вокруг тощих ног. Он ухватился за поясницу и едва не упал на сиденье. Это настроило его на чувствительный лад.
Бедный я старик, захныкал он, шаркая к двери, бедный, бедный я старик! Ох уж эта мальчишеская грубость!.. Ой!.. Ай!.. И благородное негодование снова всколыхнулось в нем. Но мы мы еще поговорим Мы еще поговорим! Непременно поговорим!
Непременно! заверил его повеселевший теперь гонитель, выглянув в коридор и проследив, как пожилой господин дрожащими руками надел цилиндр, перебросил через руку плотную накидку и нетвердыми шагами заковылял к лестнице. Поговорим, довольно мирно повторил добрый юноша, поскольку жалкий вид пожилого господина начинал вызывать у него сострадание. В любое время к вашим услугам, вежливо продолжил он, но после вашего обращения со мной вы не вправе удивляться моему. Он почтительно поклонился ему вслед и предоставил пожилого господина, поскуливание которого, обращенное к извозчику, услышал снизу, его участи.
Только теперь он спохватился, а кто же это может быть, этот безумный старик. Что, действительно ее родственник? Дядя, дедушка или кто там еще? Господи, тогда он, пожалуй, и вправду слишком круто с ним обошелся. Старик, может, вообще такой, от природы ну, такой! Но она-то могла бы как-нибудь дать понять, коли так! Ее же происходящее словно вообще не касалось. Только теперь он это заметил. Прежде все его внимание было приковано к наглому пожилому господину. Да кто же он такой? Молодому человеку и впрямь стало не по себе, и прежде чем войти к ней, он мгновение помедлил, раздумывая, что повел себя, пожалуй, невоспитанно.
Когда он закрыл за собой дверь в комнату, Ирма сидела вполоборота в углу дивана, держа в зубах уголок батистового платочка, и неподвижным взглядом смотрела вперед, к нему даже не обернувшись.
Несколько секунд он не знал, что делать; затем заломил руки и, чуть не плача от беспомощности, воскликнул:
Господи, да скажи мне наконец, кто это был!
Ни движения. Ни слова.
Его бросало то в жар, то в холод. Смутный ужас поднимался в нем. Но затем
он убедил себя, что все это просто смешно, подсел к ней и отечески взял ее за руку.
Ну, Ирма, любимая, будь же благоразумна. Ты ведь не сердишься на меня? Это ведь он начал пожилой господин. Да кто же он, в конце концов?
Мертвое молчание.
Он встал и растерянно отошел на пару шагов.
Дверь в спальню была приоткрыта. Он почему-то прошел туда. На ночном столике у изголовья разобранной кровати нечто бросилось ему в глаза. Он вернулся в гостиную, держа в руке несколько синих бумажек, банкнот.
Он был рад, что в этот момент нашелся повод сказать что-то другое, и со словами:
Лучше запри, они лежали там, положил деньги на стол.
Но вдруг покрылся восковой бледностью, глаза расширились, а задрожавшие губы приоткрылись.
Когда юноша вошел с банкнотами, она подняла на него глаза, и он увидел эти глаза.
Что-то омерзительное протянуло из чрева костлявые серые пальцы и изнутри схватило за горло.
Право, печальное это было зрелище, когда бедняга выбросил руки и жалобно, словно ребенок, чья разбитая игрушка валяется на полу, только повторял:
О нет О-о-о Не-ет!
Затем в неудержимом страхе к ней, бестолково хватая за руки, словно чтобы вытащить ее к себе и вытащить себя к ней, с отчаянной мольбой в голосе:
Пожалуйста, нет!.. Пожалуйста Прошу, нет! Ты не понимаешь, что как я Нет!!! Скажи же «не-ет»!
Потом, отпрянув от нее, с громким стоном бросился у окна на колени, ударившись головой о стену.
Девушка резко задвинулась поглубже в угол дивана.
Я, в конце концов, работаю в театре. Не понимаю, что ты тут устраиваешь. Так все делают. Святостью я сыта по горло. Видела, к чему она приводит. Это невозможно. У нас это невозможно. Это нужно предоставить богатым. Нужно думать, как устраиваться. Тут и туалеты и и всё. Наконец выдав: Да ведь все прекрасно знали, что я
Он набросился на нее и начал покрывать безумными, жестокими, хлесткими поцелуями, и в бормотании: «О ты ты» словно слышались отзвуки отчаянной борьбы всей его любви со страшными противящимися ей чувствами.
Возможно, уже из этих поцелуев он вынес, что отныне любовь будет заключаться для него в ненависти, а желание в дикой мести; а возможно, одно наложилось на другое позже. Он и сам не знает.