Алан стоял передо мною, шляпа набекрень, руки в карманах, чуть склонив голову набок. При свете звезд мне видно было, как он слушает с коварной усмешкой, а когда я договорил, он принялся насвистывать якобитскую песенку. Ее сочинили в насмешку над генералом Коупом, когда он был разбит при Престонпансе.
Что это вам, мистер Стюарт, вздумалось выбрать именно эту песенку? сказал я. Уж не для того ли, чтоб напомнить, что вы были биты и теми и этими?
Свист оборвался у Алана на устах.
Дэвид! вымолвил он.
Но таким замашкам пора положить конец, продолжал я, и я позабочусь, чтобы отныне вы о моем короле и моих добрых друзьях Кемпбеллах говорили вежливо.
Я Стюарт начал было Алан.
Да-да, знаю, перебил я, и носите имя королей. Не забывайте, однако, что я в горах перевидал немало
таких, кто его носит, и могу сказать о них только одно: им очень не грех было бы помыться.
Ты понимаешь, что это оскорбление? совсем тихо сказал Алан.
Сожалею, если так, сказал я, потому что я еще не кончил; и коли вам присказка не по вкусу, так и сказка будет не по душе. Вас травили в поле взрослые, невелика ж вам радость отыграться на мальчишке. Вас били Кемпбеллы, били и виги, вы только стрекача задавали, как заяц. Вам приличествует о них отзываться почтительно.
Алан стоял как вкопанный, полы плаща его развевались за ним на ветру.
Жаль, наконец сказал он. Но бывают вещи, которые спустить нельзя.
Вас и не просят ничего спускать, сказал я. Извольте, я к вашим услугам.
К услугам? переспросил он.
Да-да, я к вашим услугам. Я не пустозвон и не бахвал, как кое-кто. Обороняйтесь, сударь! и, выхватив шпагу, я изготовился к бою, как Алан сам меня учил.
Дэвид! вскричал он. Да ты в своем уме?
Я не могу скрестить с тобою шпагу. Это же чистое убийство!
Раньше надо было думать, когда вы меня оскорбляли, сказал я.
И то правда! воскликнул Алан и, ухватясь рукой за подбородок, на миг застыл в тягостной растерянности. Истинная правда, сказал он и обнажил шпагу. Но я еще не успел коснуться ее своею, как он отшвырнул оружие и бросился наземь. Нет-нет, повторял он, нет-нет. Я не могу
При виде этого последние остатки моей злости улетучились, осталась только боль, и сожаление, и пустота, и недовольство собой. Я ничего на свете не пожалел бы, чтоб взять назад то, что наговорил; но разве сказанное воротишь? Я сразу вспомнил былую доброту Алана и его храбрость, и как он меня выручал, и ободрял, и нянчился со мной, когда нам приходилось трудно; потом я вспомнил свои оскорбления и понял, что лишился этого доблестного друга навсегда. В тот же миг мне занеможилось вдвойне, в боку резало как ножом. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание и упаду.
Тут меня и осенило: никакие извинения не сотрут того, что мною сказано; тут нечего и думать, такой обиды не искупить словами. Да, оправдания были бы тщетны, зато единый зов о помощи может воротить мне Алана. И я превозмог свою гордость.
Алан! сказал я. Помогите мне, не то я сейчас умру.
Он вскочил с земли и оглядел меня.
Я правду говорю, сказал я. Кончено дело. Ох, доведите меня только хоть до какой-нибудь лачуги мне легче там будет умереть.
Прикидываться не было нужды; помимо воли я говорил жалобным голосом, который тронул бы и каменное сердце.
Идти можешь? спросил Алан.
Нет, сказал я, без помощи не могу. Ноги подкашиваются вот уже час, наверно; в боку жжет, как каленым железом; нет мочи вздохнуть. Если я умру, Алан, вы меня простите? В душе-то я вас все равно любил даже когда сильней всего злился.
Тише, не надо! вскричал Алан. Не говори ничего! Дэвид, друг сердечный, да ты знаешь Он замолк, чтобы подавить рыдание. Давай, я тебя обхвачу рукой, вот так! продолжал он. Теперь обопрись хорошенько. Черт побери, где же найти жилье? Погоди-ка, мы ведь в Бэлкиддере, здесь домов сколько хочешь, и к тому же здесь живут друзья. Так идти легче, Дэви?
Да, так, пожалуй, дойду, и я прижал его руку к себе.
Он опять едва не заплакал.
Знаешь что, Дэви, никудышный я человек, вот и все; ни разумения во мне, ни доброты. Как будто не мог запомнить, что ты совсем еще дитя, и что тебя, конечно, ноги не держат! Дэви, ты постарайся меня простить.
Дружище, довольно об этом! сказал я. Оба мы хороши, чего там! Какие есть, такими надо принимать друг друга, дорогой мой Алан! Ой, до чего же бок болит! Да неужели тут нет никакого жилья?
Я найду тебе кров, Дэвид, твердо сказал Алан. Сейчас пойдем вниз по ручью, там непременно наткнемся на жилье. Слушай, бедняга ты мой, может, я тебя лучше понесу на спине?
Алан, голубчик, да ведь я на целую голову вас выше.
Ничего подобного! вскинулся Алан. От силы на дюйм-другой, может быть; я, конечно, не дылда, что называется, никто не говорит, да и к тому же тут голос его препотешно замер, и он прибавил: впрочем, если вдуматься, ты прав. На целую голову, если не больше, а то и на целый локоть даже!
Смешно и трогательно было слушать, как Алан спешит взять назад собственные слова из страха, как бы нам вновь не повздорить. Я бы не удержался от смеха, кабы не боль в боку; но если б я рассмеялся, то, наверно, не сдержал бы и слез.