Он был невысок ростом, но ладно скроен и проворен, как коза; лицо его с открытым, славным выражением загорело до черноты, было усеяно веснушками и изрыто оспой; глаза, поразительно светлые, были с сумасшедшинкой, в них плясали бесенята, и это одновременно привлекало и настораживало. А скинув плащ, он вытащил и положил на стол пару превосходных, оправленных в серебро пистолетов, и на поясе у него я увидел длинную шпагу. Он обладал к тому же изысканными манерами и очень любезно выпил за здоровье капитана. В общем, судя по первому впечатлению, я предпочел бы назвать такого человека своим другом, а не врагом.
Капитан тоже внимательно изучал незнакомца впрочем, скорее его платье, чем его особу. И не удивительно: сбросив плащ, гость явился нам в таком великолепии, какое не часто увидишь в рубке торгового брига: шляпа с перьями, пунцовый жилет, черные плисовые панталоны по колено, синий мундир с серебряными пуговицами и нарядным серебряным галуном дорогое платье, хоть и слегка пострадавшее от тумана и от того, что в нем, как видно, спали.
Я очень сожалею о вашей лодке, сэр, сказал капитан.
Какие чудесные люди пошли ко дну, сказал незнакомец. Я отдал бы десять лодок, лишь бы увидеть их снова на земле.
Ваши друзья? спросил Хозисон.
В ваших краях таких друзей не бывает, был ответ. Они бы умерли за меня, как верные псы,
Все же, сэр, сказал капитан, продолжая зорко следить за гостем, людей на земле столько, что на всех их лодок не хватит.
Верно, ничего не скажешь! вскричал незнакомец. Как видно, вы, сэр, человек весьма проницательный.
Я бывал во Франции, сударь, произнес капитан, явно вкладывая в свои слова какой-то иной, скрытый смысл.
Как и много других достойных людей, смею заметить, отвечал гость.
Без сомнения, сэр, сказал капитан. К тому же в красивых мундирах.
Ого! сказал незнакомец. Так вот куда ветер дует! И он быстро положил руку на пистолеты.
Не торопитесь, сказал капитан. Не затевайте лиха раньше времени. Да, вы носите французский военный мундир, а говорите как шотландец, ну и что ж такого? Много честных людей в наши дни поступает так же и, право, нисколько от того не проигрывает.
Ах, так? сказал джентльмен в нарядном мундире. Значит, и вы в стане честных людей?
Это означало в стане якобитов. Ведь в междоусобных передрягах подобного рода каждая сторона полагает, что лишь она вправе называться честной.
Судите сами, сэр, ответил капитан. Я истый протестант, за что благодарю господа. (Это было первое слово, сказанное им при мне о религии; а позже я узнал, что на берегу он исправно посещал церковь) При всем том я способен сочувствовать человеку, который прижат к стене, но не сдается.
Правда? спросил якобит. Что ж, если говорить начистоту, я из числа тех честных джентльменов, которых в сорок пятом и сорок шестом году настигла беда. И уж если быть до конца откровенным, мне
не поздоровится, попадись я в лапы господ красных мундиров. Итак, сэр, я направлялся во Францию. В этих местах крейсирует французское судно, оно должно было меня подобрать, но прошло мимо в тумане от души жаль, что вы не поступили так же! Мне остается сказать одно: у меня найдется чем вознаградить вас за беспокойство, если вы возьметесь высадить меня там, где мне надобно.
Во Франции? сказал капитан Нет, сэр, не могу. Если бы там, откуда вы сейчас, об этом еще стоит поговорить.
Тут он, к несчастью, заметил в углу меня и мигом отослал в камбуз принести джентльмену ужин. Можете мне поверить, я ни минуты не потратил даром, а когда вернулся в рубку, увидел, что гость снял свой туго набитый кушак и вытряхнул из него на стол две или три гинеи. Капитан же переводил взгляд с гиней то на кушак, то на лицо незнакомца; мне показалось, что он заметно возбужден.
Половину и я к вашим услугам! вскричал он.
Незнакомец смахнул гинеи обратно в кушак и снова надел его под жилет.
Я уж вам говорил, сэр. Моего здесь нет ни гроша. Деньги принадлежат вождю моего клана, он почтительно коснулся своей шляпы, а я всего лишь гонец. Глупо было бы не пожертвовать малой толикой ради того, чтобы сберечь остальное, но я счел бы себя последней скотиной, если бы слишком дорого заплатил за спасение собственной шкуры. Тридцать гиней, если вы высадите меня на побережье, и шестьдесят если в Лох-Линне. Хотите берите, нет дело ваше.
Так, сказал Хозисон. А если я выдам вас солдатам?
Просчитаетесь, ответил гость. Имущество у моего вождя, было бы вам известно, конфисковано, как и у всякого честного человека в Шотландии. Его поместье прибрал к рукам человек, именуемый королем Георгом, и ренту теперь взимают, вернее, пытаются взимать, его чиновники. Но, к чести Шотландии, бедняки-арендаторы не забывают своего вождя, даже если он в изгнании, и эти деньги часть той самой ренты, на которую зарится король Георг. Вы, сэр, мне кажется, человек с понятием, так скажите сами, если эти денежки попадут туда, где их может заграбастать правительство, много ли перепадет на вашу долю?
Не слишком, конечно, отозвался Хозисон и, помолчав, сухо прибавил: Если про них узнают. А я, надо думать, сумею держать язык за зубами, если постараюсь.