Милорд Дэррисдир, не так ли? сказал полковник с поклоном, и милорд поклонился ему в ответ.
А это, по всей вероятности, наследник титула, владетель Баллантрэ? продолжал полковник.
Я никогда не принимал этого имени, сказал мистер Генри. Генри Дьюри к вашим услугам.
Потом полковник обратился к миссис Генри, приложив шляпу к сердцу и кланяясь с изысканнейшей вежливостью:
Не может быть сомнения, что в вашем лице я приветствую обворожительную мисс Алисой, о которой я столько наслышан.
Супруги снова обменялись взглядом.
Я миссис Генри Дьюри, сказала она, но до замужества меня звали Алисой Грэм.
Тогда заговорил милорд.
Я старый человек, полковник, сказал он, и притом слаб здоровьем. Не томите нас. Вы к нам с вестями о Он запнулся, но потом произнес сорвавшимся голосом: О моем сыне?
Мой дорогой сэр, я отвечу вам прямо, как подобает солдату, сказал полковник. Да, о нем.
Милорд протянул дрожащую руку; он как бы давал знак, но поторопиться или обождать этого мы понять не могли. Наконец он едва выговорил:
И с добрыми?
С наилучшими, какие только могут быть! вскричал полковник. Потому что мой добрый друг и превосходный товарищ в настоящее время обретается в прекрасном городе Париже и, насколько я могу судить о его привычках, едет сейчас в своем портшезе на какой-нибудь званый обед Клянусь богом, леди дурно!
Миссис Генри в самом деле смертельно побледнела и опустилась на подоконник. Но когда мистер Генри сделал движение, чтобы поспешить к ней на помощь, она выпрямилась, вся задрожав.
Ничего! сказала она побелевшими губами.
Мистер Генри остановился, и лицо его передернулось гримасой гнева. Мгновение спустя он обернулся к полковнику:
Не вините себя за то, что ваши новости так поразили миссис Дьюри. Это вполне естественно: все трое мы росли, как родные.
Миссис Генри посмотрела на мужа с некоторым облегчением и даже как бы с признательностью. Насколько я могу судить, это был его первый шаг к завоеванию ее благосклонности.
Ради бога, простите меня, миссис Дьюри, я ведь не более как неотесаный ирландец, оказал полковник, и заслуживаю расстрела за то, что не сумел как следует преподнести свои новости. Но вот собственноручные письма Баллантрэ по письму каждому из вас, и, уж конечно (если я хоть что-либо смыслю в его талантах), он сумел должным образом рассказать свою историю.
Говоря так, он вынул три письма и в соответствии с адресом подал первое из них милорду, который жадно схватил его. Затем он направился к миссис Генри.
Но леди отстранила его.
Моему мужу, сказала она сдавленным голосом.
Полковник был человек находчивый, но это и его ошеломило.
Да, конечно! сказал он. Как же это я? Конечно! но он все еще держал перед ней письмо.
Тогда мистер Генри протянул руку, и ничего не оставалось, кроме как отдать письмо ему. Мистер Генри взял письма (и свое и женино) и посмотрел на них, хмуря брови и что-то обдумывая. Он все время изумлял меня своим поведением, но тут он превзошел себя.
Позвольте мне проводить вас в ваши покои, сказал он жене. Все это так неожиданно, и вам лучше бы прочесть письмо наедине, когда вы немного придете в себя.
Опять она взглянула
на него с каким-то оттенком изумления, но он не дал ей опомниться и, подойдя к ней, сказал:
Так будет лучше, поверьте мне, а полковник Бэрк слишком воспитанный человек, чтобы не извинить вас за это. И с этими словами он взял ее за кончики пальцев и повел прочь из залы.
В этот вечер миссис Генри больше не выходила, и когда мистер Генри поднялся к ней, то, как я слышал много позже, она вернула ему письмо так и нераспечатанным.
Прочтите его, и покончим с этим! вскричал он.
Избавьте меня от этого, сказала она.
И с этими словами они оба, на мой взгляд, в значительной степени испортили то хорошее, чего только что добились. А письмо попало в мои руки и было сожжено нераспечатанным.
Чтобы точнее изложить похождения владетеля Баллантрэ после Куллодена, я недавно написал полковнику Бэрку, ныне кавалеру ордена святого Людовика, с просьбой прислать мне письменное их изложение, потому что по прошествии такого большого промежутка времени я не мог полагаться только на свою память. По правде сказать, я был несколько озадачен его ответом, потому что он прислал мне подробные воспоминания о собственной жизни, только местами имевшие отношение к Баллантрэ. Они были много пространнее, чем вся моя рукопись, и не всегда (как мне кажется) назидательны. В письме, помеченном Эттенгеймом, он просил, чтобы, воспользовавшись его рукописью для своих целей, я нашел для нее издателя. Мне кажется, что я лучше всего выполню свою задачу и одновременно его просьбу, если приведу здесь полностью некоторые части его воспоминаний. Таким образом, читатель получит полный и, как мне кажется, достоверный отчет о весьма важных событиях, а если кого-нибудь из издателей заинтересует повествование кавалера, он знает, куда обратиться за остальной и весьма объемистой частью, которую я охотно предоставлю в его распоряжение. А теперь вместо изложения того, что рассказал нам кавалер за стаканом вина в обеденной зале Дэррисдира, я приведу первый отрывок из его рукописи. Не следует только забывать, что он поведал нам не эти голые факты, а весьма изукрашенную их версию.