Шрифт
Фон
девочки спускался вниз подол цветастого сарафана. Этот костюм очень шел
Жанар. А на голове девочки была та
самая беретка, которая так мне нравилась.
Я быстро догнал Жанар. Услышав позади себя шаги, она оглянулась.
Здравствуй, Жанар!
Здравствуй, Кожа!
Может быть, этим и закончился бы наш разговор, но я заметил на левом плече ее жакетки маленькое белое
пятнышко: след от известки.
Жанар! Ты запачкала плечо... Вот тут.
Я стряхнул известь ладонью. Пятно исчезло. Но я все-таки вытянул из кармана свежий, аккуратно сложенный
платочек, врученный мне бабушкой, и принялся осторожно водить им по тому месту, где было пятно.
Мы пошли дальше, и теперь Жанар сама начала разговор.
Ты вчера очень испугался, что исключат из школы?
А чего бояться? Уехал бы учиться в Сарытоган... Знаешь, какая там
школа? Четырехэтажная... А футбольное
поле! А гимнастический городок!.. Из этой школы вышло два Героя Советского Союза...
У тебя там двоюродный брат? спросила девочка. «Какой брат? подумал я. У меня в Сарытогае
даже кошки знакомой не было... Погоди, погоди, Кожа. Ведь ты сам вчера плел какую-то чепуху о брате, когда
Жантас пробовал уличить тебя в том, что ты пишешь письма девочкам».
Был там брат!уклончиво ответил я. Но он переехал в Алма-Ату... Это ты насчет того спрашиваешь, про
которого я вчера говорил, что ему письмо писал?
Какое письмо?
Жантас вчера выдумал, будто я пишу письма девочкам.
Ну, Жантас известный враль...
Вот тебе и на! Я-то собрался незаметно намекнуть Жапар, что письмо было адресовано ей, но только я не
решился отослать его...
В этот момент раздались звонкие голоса: «Жанар! Жанар!» Это были девчонки из нашего класса.
Так я и не поведал Жанар тайну не отосланного письма.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
После ужина я прошел в дальнюю комнату, зажег настольную лампу и, чтобы ничего не было видно, задвинул
оконные шторы. В левом дальнем углу стояло большое зеркало. Я придвинул стол вплотную к нему, положил на
стол хорошую тетрадку в картонной обложке, ручку, поставил чернильницу со свежими, специально купленными
после обеда в сельмаге чернилами.
Я тщательно огляделся по сторонам и убедился, что никто не наблюдает за мной и не может наблюдать.
Потом я придвинул к столу полукресло и сел на него.
Прямо передо мной в зеркале я увидел бритую голову и плоский нос мальчишки, по имени Кожа, известного на
всю округу своим озорством.
Постучав рукой по чернильнице, я шепотом объявил:
Тайное совещание по вопросу о личности Кадырова Кожи считаю открытым. На повестке дня один вопрос: что
я должен делать, для того чтобы стать примерным и дисциплинированным учеником.
Я вписал этот вопрос в тетрадь и взглянул в зеркало на сидевшего напротив меня преступника Кожу.
Ну, говори, герой! потребовал я.
Этот бесстыдник оставался все таким же, как обычно. Он оскалил зубы и захихикал. Потом он вытаращил глаза,
выставил нижнюю губу и начал кривить рот, явно передразнивая меня. Я очень рассердился, сдвинул брови и
сурово посмотрел на дезорганизатора. Он поступил точно также.
Встать! крикнул я и стукнул кулаком по столу. Кара Кожа вскочил на
ноги.
Садись! Он снова сел.
Что случилось, внучек? спросила бабушка, просовывая голову в дверь. Зачем ты меня звал?
Я резко повернулся к ней:
Никого я не звал... Не мешайте мне!
Мне показалось, что ты кого-то окликнул.
Это я не вас... Здесь происходит тайное совещание. Не мешайте, пожалуйста!
Тайное?
Да, тайное!
Я считал, что после этих слов бабушка повернется и уйдет. Но она, наоборот, подошла ко мне, и я заметил в глазах бабушки тревогу.
О аллах! воскликнула бабушка. Что за чепуху несет этот мальчик? О каком совещании он говорит? Зачем придвинул стол к зеркалу?
Бабушка положила свою теплую, мягкую ладонь на мой лоб. Другая, точно такая же бабушка, в свою очередь, положила ладонь на лоб мальчишки в зеркале. Я начал сердиться:
Ну что вы за человек! Вы все равно не поймете, в чем дело. Я сам провожу секретное совещание и разбираю
вопрос о себе. Вам нельзя быть здесь. Это секретно!
Слезящиеся карие глаза бабушки уставились на меня с недоумением и жалостью.
Кожатай, птенчик мой, умоляющим тоном сказала бабушка. Скажи «бисмилла»1, птенчик. Ты и в прошлую
ночь бормотал: «Собрание открыто... Приступаем к разбору»... Ну скажи «бисмилла».
Я понял, что бабушка не уйдет, пока я не сделаю ей этой уступки, и завопил, как будто у меня в стуле появился большой гвоздь:
Бисмилла! Бисмилла! Бисмилла! Бабушка все-таки не уходила.
Что это у тебя за совещание? покачала она головой. Разве бывают такие совещания, когда человек сидит
один? Я тоже бывала на совещаниях, там всегда так накурено, что едва не задыхаешься... Прилег бы ты,
отдохнул. Бабушка гладила меня по голове, как будто я был строптивым жеребенком.
Дорогая бабушка! взмолился я. Умоляю вас! Не мешайте мне, пожалуйста!
И хотя бабушка упиралась, я все-таки взял ее за плечи, вывел за дверь и запер дверь на крючок.
...Тайное совещание продолжалось целый час. В конце оно единогласно пришло к решению, которое я полностью
записал в тетрадку с картонной обложкой.
«Решение.
Разбирая личное дело, связанное с Кожой Кадыровым, тайное совещание постановило:
Шрифт
Фон