Худо, совсем худо шли у него дела. Все его подручные вместе с лохматым Винцеком разбежались и предпочли честно работать, как все люди; сам Винцек пошёл в работники на гроновскую мельницу, что и сейчас там стоит за церковью.
Юный Мерзавио остался один-одинёшенек в своей разбойничьей пещере на Брендах. Голод его мучил, и стал он раздумывать, куда же ему податься. Тут-то вспомнил он об отце настоятеле бенедиктинского монастыря в Броумове, который его очень любил, и отправился к нему спросить совета.
Пришёл он, упал на колени, заплакал и рассказал, что вот дал он клятву своему отцу стать разбойником, но так как воспитание получил тонкое и благородное, то никак не может он никого ни убить, ни обобрать. Что лее ему делать и как тут быть?
Отец настоятель, выслушав всё это, взял двенадцать понюшек табаку и двенадцать раз подумал, а потом сказал:
Чадо моё возлюбленное, хвалю тебя за доброту и учтивость, но разбойником быть ты не можешь как потому, что это смертный грех, так и потому, что ты этого не умеешь. Но, дабы ты сдержал клятву, данную твоему батюшке, будешь и впредь обирать людей, однако честным путём. Поступай-ка ты на место сборщика дорожной пошлины. И будешь ты подстерегать людей на большой дороге, а когда кто-нибудь поедет, налетишь на него и потребуешь два крейцера пошлины. И притом можешь ты дело своё исправлять со всей учтивостью, на какую ты способен.
Потом отец настоятель написал письмо пану окружному начальнику в Трутнов и в письме том просил пана начальника, чтобы тот соизволил дать юному Мерзавио где-нибудь место сборщика дорожной пошлины. И отправился с тем письмом молодой Мерзавио в Трутнов, в окружную управу, и вскоре получил место сборщика в Залесье.
Так стал учтивый разбойник сборщиком пошлины на большой дороге; он останавливал телеги и кареты и со всей учтивостью брал два крейцера пошлины.
Много лет спустя поехал как-то броумовский настоятель в Улице навестить тамошнего священника. Он уже заранее радовался, что в будке у Залесья увидит учтивого Мерзавио и узнает, как ему живётся-можется. И действительно, у шлагбаума остановил его экипаж усатый человек был это не кто иной, как Мерзавио, и, что-то ворча, протянул руку.
Отец настоятель полез в карман, но, так как был немного тучен, пришлось ему одной рукой придерживать брюхо, чтобы другой рукой попасть в карман штанов, а на это потребовалось время.
И тут Мерзавио как рявкнет:
Ну, что там ещё? Сколько прикажете ждать, пока вы эти несчастные два гроша достанете?
Отец настоятель порылся в кошельке и говорит:
Ах, батюшки, у меня крейцеров-то нет! Попрошу вас, братец, разменяйте
мне пятачок.
А, чтоб вас! раскричался Мерзавио. Если нет денег, так зачем вас черти носят? Или давайте два крейцера, или катитесь обратно!
Мерзавио, Мерзавио, сказал отец настоятель печально, неужели ты меня не узнаёшь? И куда же девалась твоя учтивость?
Мерзавио смутился он только тут узнал отца настоятеля. Он чуть не проворчал какую-то ужасную грубость, но удержался и сказал:
Ваше преподобие, не удивляйтесь, что я теперь стал неучтив. Кто и где видел когда-нибудь сторожа, сборщика, городового или судебного пристава, который бы не был немного ворчуном?
Что правда, то правда, согласился настоятель. Такого ещё никто никогда не видел.
Вот видите, проворчал Мерзавио. А теперь поезжайте наконец ко всем чертям!
Тут сказке об учтивом разбойнике конец, и сам он, наверно, уже умер. Но его потомков вы встретите на многих и многих должностях и сразу узнаете их, потому что они великие охотники ни с того ни с сего браниться и ругаться. А это ведь нехорошо!
ПТИЧЬЯ СКАЗКА
Эй, приветик! кричит чёрный дрозд, у которого гнездо на сосне, соседу-воробью, что живёт в водосточной трубе. Пора вставать.
Вижу, вижу, вижу! говорит воробей. Сейчас полечу поищу, где бы что-нибудь щип, щип, щип поесть! Так?
Верно, верно, воркует голубь на крыше. Трудно, трудно жить, братец. Мало зерна, мало зерна!
Так, так, откликается воробей, вылезая из постельки. А всё эти автомобили, вишь! Пока было много лошадей, всюду зерно валялось, а теперь? Теперь авто пролетит и не оставит после себя ничего. Ишь, ишь, ишь!
Только смердит, только смердит, ворчит голубь. Не жизнь, а каторга, брр! Хоть всё бросай, братец. Сколько я кружусь и кувыркаюсь, а что получаю за работу? Горстку зерна. Пропади всё пропадом!
А воробьям, думаешь, лучше? топорщится воробей. Я тебе скажу: кабы не семья, я бы куда-нибудь улетел.
Как тот воробей из Дейвиц, отозвался из чащи крапивник.
Из Дейвиц? переспросил воробей. Там у меня есть один знакомый, Филиппом звать.
Это не тот, сказал крапивник. Того воробья, что улетел, звали Пёпиком. Был это такой растрёпа-воробей. Бывало, никогда порядком не умоется, не причешется только целый день трещит, что в Дейвицах скука и тоска, а вот, мол, другие птицы, те зимой улетают на юг, скажем на Ривьеру или в Египет, взять хоть скворцов, ласточек, аистов, один только воробей всю жизнь мучается в Дейвицах!
«А я так жить не желаю! кричал тот воробей, по имени Пепик. Если летает в Египет какая-нибудь ласточка, что живёт на углу, почему бы и я, братцы, не мог тоже туда полететь? Вот нарочно возьму и полечу, да будет вам известно! Только вот соберу имущество: зубную щётку, ночные рубашки, тросточку и мячики для тенниса Погодите, я ещё там всех в теннис обставлю! Я придумал уже всякие штучки. Сделаю, например, вид, что бью по мячу, а вместо этого сам полечу, а когда на меня махнут ракеткой, я возьму и упорхну что, что, что? А когда всех обыграю, куплю Вальдштейновский дворец и там себе устрою на крыше гнездо, но не из какой-нибудь простой соломы, а из чистой рисовой соломы, и морской травы, и конского волоса, и беличьих хвостов что, что?!»