5 декабря 1898 г. состоялась торжественная церемония возвращения Е.В. Махину наград, на которую прибыли из Оренбурга генерал Мелянин с группой офицеров. Присутствовавший при этом журналист сообщал: «Хотя станица наша во время приезда комиссии всегда оживает, но в настоящем году жители ее были особенно ажитированы. Всем хотелось взглянуть на своего почетного судью, лихого и удалого воина, полного георгиевского кавалера, когда будут надевать на него Егория, а потому в день смотра 5 декабря вся огромная площадь около станичного правления была битком набита народом: тут были и седые старики, украшенные Георгиевскими крестами за храбрость и медалями, были и молодые еще безусые подростки-казачата, только еще думающие готовиться быть казаками.
Во всей этой массе черных кафтанов, теплушек и полушубков, как цветы мака в траве, пестрели своими яркими платками буранинские красавицы и шныряли между взрослыми школяры и школьницы, сбежавшиеся полюбоваться на своих отцов и братьев. Словом, вся Буранка высыпала со всеми чадами и домочадцами. Все почему-то ожидали, что сделано это будет тожественно, публично.
Но вот атаман отдела с офицерами отсмотрел местных казаков, проверил подготовку молодых, поблагодарил тех и других за исправность и распустил по домам, а Махину орденов все не надевает. Разочарованная толпа стала расходиться по домам.
Стало быть, зря сболтали, - решила она. Но оказалось, что слухи были верны.
Вечером во время юртового схода в станичном правлении атаман отдела потребовал к себе старшего адъютанта подъесаула [Д.Г.] Серова и, когда тот пришел, сообщил ему что-то на ухо. Адъютант вышел и через минуту возвратился с книгою и коробкою в руках. Ну, вот, вот! пронесся робкий шепот в рядах представителей и присутствовавших на сходе офицеров-станичников, и они устремили свои взоры на атамана отдела и адъютанта. Урядник Махин ! позвал генерал. Я! раздался громкий радостный голос, и перед генералом как из-под земли вырос высокий, стройный, сияющий 50-летний герой Махин. Глаза его горели почти юношеским огнем, на лице было написано невыразимое счастье; богатырский рост и мощная фигура казали его значительно моложе своих лет. Прочтите, - обратился генерал к адъютанту, взяв из рук его коробку. Все затаили дыхание. Громко и внятно прочитал адъютант приказ по войску (1898 г. 374), в котором объявлена Высочайшая милость Махину о возвращении ему урядничьего звания и всех орденов. Когда кончилось чтение приказа, генерал вынул из коробки колодку с орденами и, прикладывая ее на груди Махина, сказал: Поздравляю тебя, Махин, с Высочайшею милостью. Мне особенно приятно объявить ее тебе лично как своему старому боевому товарищу. Забудь прошлое и служи снова на пользу царю и Отечеству, на честь и славу родного войска и родной станицы, не щадя живота, как не щадил ты его и раньше, в сыпучих песках Туркестана и под стенами неприступного Карса. За Богом молитва, а за царем служба не пропадают. Да здравствует Его Императорское Величество государь император Николай Александрович. Ура!
Коротка была речь генерала, но слова ее ударили по самым чувствительным струнам простых бесхитростных сердец казаков и вызвали у присутствующих целую бурю чистого неподдельного восторга, не поддающегося никакому описанию. Громовое бесконечное ура всех присутствующих было ответом на нее; по глубоким морщинам стариков-представителей текли восторженные слезы, слезы радости, какими многие из них не плакали, может быть, целую свою жизнь.
Махин буквально захлебывался слезами, говоря: Ваше превосходительство! Я воистину воскрес из мертвых! Присутствовавшие офицеры и представители наперерыв поздравляли его с царскою милостью, причем отставной войсковой старшина Захар Васильевич Рогожников, также полный георгиевский кавалер, троекратно поцеловал его, повторяя: Слава Богу, слава государю; нашего полку прибыло! Вообще радости и восторга всех не было конца. Да и было чему радоваться. В пожаловании Махину орденов мы, станичники, видели особую милость государя не к нему только лично, а ко всей станице, ко всему войску, так как и то, и другое представляют из себя одну военную семью, один военный лагерь, связанный одними общими интересами, а не какую-либо разносословную волость или губернию. Вот почему такая боевая награда, как Махина, составляет нашу общую гордость, нашу военную славу, которая не умрет вовеки, а будет переходить из рода в род до самых отдаленных потомков, пока не раскуют мечи на серпы, а копья на орала.