Это была крепкая армия, довольная тем, что можно перевести дыхание, но уже почти готовая к тому, что его снова предстоит сбить. Однако никаких атак противника не последовало, а шум битвы удалялся на север. Отставшие солдаты и раненые 7-й дивизии, которые присоединились к главным силам последними, хвастались без всякой меры: «Ну и задали мы перцу этим проклятым колбасникам! Должно быть, вы слышали эти гнусные вопли! Клянусь, они до сих пор удирают».
Медленно, но верно подразделения восстанавливали свои боевые порядки. Солдаты ели и отдыхали. Император по-прежнему оставался с ними. Бойцы, некоторые из которых были призваны на службу в 1814 году и еще даже не пользовались бритвой, предавались воспоминаниям о сражении: «Он очень хитер, наш Стриженый . Вот погодите, мы их посадим в самое дерьмо, тогда они узнают, с кем воюют!»
За последние пять дней, в течение которых имели место два крупных сражения, их император сумел выкроить себе для отдыха всего двадцать часов. Наполеону пришлось испытать последствия серьезных ошибок, которые неоднократно совершались его подчиненными, до сих пор считавшимися вполне компетентными. Он вынужден был мобилизовать последние запасы своих физических сил и воли. Тем не менее император объехал подразделения своей армии, доверительно беседуя как с уже понюхавшими порох ветеранами, так и с восторженными новобранцами. Он щедро раздавал похвалы, награды и порицания. Вернувшись в свой «дворец» постель из соломы в отгороженном углу амбара он, быстро выпив стакан вина и закусив куском хлеба, продиктовал приказы, прочел последние донесения и рухнул в постель, свернув в качестве подушки плащ и укрывшись шинелью.
В самый ранний час рассвета, когда первый луч солнца едва позволяет различить белые ворсинки на крупе гнедой лошади, старший адъютант императора полковник Журго разбудил Наполеона.
«Сир, с важными известиями вернулся тот самый сержант».
Вытянувшийся по стойке смирно, Гронуар, за спиной которого можно было видеть усталые лица его солдат, доложил императору, что II прусский корпус движется к Меллери с целью оказать помощь Тильманну. Однако до сих
пор неясно, где именно может сейчас находиться корпус Тильманна. Пруссаки устали, и II корпус передвигается весьма медленно.
Император приблизился к сержанту: «Ты славно поработал, лейтенант!» Повысив голос, он обратился к подчиненным Гронуара: «Я доволен всеми вами. Вы вполне заслужили награду». Затем обернулся к офицерам своего штаба: «Побеспокойтесь об этих людях. Принесите мои карты. Дайте этому майору вина и хорошенько его допросите». Он провел большим пальцем по заросшему щетиной подбородку: «Пошлите за Али и Маршаном и распорядитесь подать кофе».
Фальшиво что-то насвистывая, император направился к уже разложенным картам, освещенным четырьмя свечами, установленными по углам стола. Внезапно он остановился. «Где уборная?»
Волнение и шум
Командир I корпуса прусской армии генерал-майор Ганс Иоахим фон Цитен счел шампанское из подвала фермерского дома, в котором разместился его штаб, вином низкого качества. Не помог даже коньяк, добытый там же, и добавленный генералом в шампанское. Офицер штаба доложил о том, что за пределами Женаппа ситуация вышла из-под контроля и снова начались боевые действия, которые, судя по всему, приближаются к позициям I корпуса. Взбудораженные беглецы из состава IV корпуса, а также из различных кавалерийских полков уже начинают проникать в походный лагерь I корпуса. Этот доклад вызвал еще большее раздражение Цитена, настроение которого и без того было испорчено.
Цитен был энергичным и ответственным офицером, хотя в данный момент он был несколько обескуражен. Он забрался на коня и в сопровождении адъютанта и ординарца (которые пребывали в том же состоянии, что и генерал) поскакал на запад, туда, где позиции его корпуса примыкали к левому флангу Веллингтона Цитен хотел сам разобраться в сложившейся ситуации. Сопровождавший его эскадрон 2-го полка драгун Западной Пруссии немного запаздывал, так как солдатам, опустошавшим близлежащий дом и упивавшимся вином, понадобилось некоторое время, чтобы оседлать лошадей и выступить вслед за генералом.
Неровная проселочная дорога была завалена трупами убитых в недавнем сражении солдат. Порой раздавались стоны раненых. Нервно всхрапывая, лошади пробирались среди мертвых тел. Протрезвев на свежем воздухе, Цитен сообразил, что ситуация явно изменилась к худшему. Не обращая внимания на предостерегающие окрики, мимо генерала прошмыгнула группа беглецов. Со стороны Женаппа раздавалась сильная стрельба. С высоты, расположенной к западу от деревни, время от времени открывала огонь артиллерия. Судя по всему, она вела обстрел позиций Веллингтона. Проклятый Бонапарт!
А кто, собственно, «да здравствует»?
Французская пуля просвистела у самой морды лошади. В темноте Цитен различил только приплюснутые киверы французов и блеск их штыков. Пруссаки остановились, подняв на дыбы своих лошадей, и потянулись к седельным кобурам с пистолетами. Спешился адъютант, во мраке было видно лишь, как стремительно перемещается его кивер. Но штык пронзил его руку, а мелькнувший в темноте приклад угодил прямо в морду лошади Цитена. Заржав, животное бросилось назад, сбросив генерала прямо в придорожную канаву. Адъютант, ординарец и лошадь без всадника во весь опор помчались назад, прямо на колонну отставших драгун.