Мы вернемся за всеми ними, его голос внезапно обрел стальную твердость. И за местью.
Последняя шлюпка ждала у причала. Елисей уже сидел на шлюпке, его лицо было бледным. Только сейчас полковник заметил, что лихой казак ранен и, несмотря на перевязку, бледен от потери крови. Маскальков спустился в шлюпку.
Весла на воду!
Где-то в дыму, со стороны горящих складов, прозвучал одинокий выстрел. Потом второй. Полковник замер, вслушиваясь. Это была не турецкая винтовка звук был глуше, характерный, скорее, для русской винтовки шабаринской конструкции.
Кто-то из наших остался прошептал полковник.
Рука его потянулась к револьверу. Он хотел было отдать приказ о возвращении, но выстрелы более не повторялись. А шлюпка стремительно отходила от берега, и в дыму ничего нельзя было разглядеть.
Полковнику казалось, что где-то очень далеко, в лабиринте горящих улиц, продолжает звучать перестрелка, но скорее всего это был оглушительный треск все еще взрывающихся боеприпасов.
Шлюпка,
где находился Маскальков, отошла последней. Впереди маячили в стелющемся дыму силуэты других шлюпки десанта, бойцы которого все-таки выполнили приказ об отходе.
Вода под шлюпкой забурлила это матросы налегли на весла. Константинополь медленно удалялся, превращаясь в одно большое багровое пятно на горизонте. Маскальков не сводил с него глаз, пока вид на город не заслонил корпус русского корабля.
Глава 2
Фридрих Вильгельм IV стоял у стрельчатого окна кабинета, его пальцы судорожно сжимали злополучный пергамент с австрийской печатью. Запотевшее стекло отражало его изможденное лицо три бессонные ночи оставили глубокие тени под глазами.
Ваше величество генерал фон Мольтке застыл на пороге, снег с его ботфорт таял на персидском ковре. В руке он держал еще одну депешу на этот раз с одного из пограничных постов.
Король медленно повернулся. Его взгляд упал на красную сургучную печать тревожный знак срочности.
Они уже перешли границу? голос звучал глухо, будто из глубины колодца.
Пока только разведчики, ваше величество. Но Мольтке сделал паузу, наши наблюдатели заметили австрийские обозы возле Штейнау. Артиллерию.
Фридрих Вильгельм резко разжал пальцы. Пергамент упал на резной дубовый стол, рядом с бронзовой чернильницей в форме прусского орла.
Значит, Меттерних не блефует, но я не понимаю, прошептал он, глядя на карту, где красными нитями были обозначены возможные маршруты вторжения.
За окном завыл зимний ветер, заставляя пламя в каминном канделябре трепетать. Тени на стенах ожили, превратившись в призраков былых сражений
Когда король вошел, все замолчали. Его шаги гулко раздавались под сводами, эхом отражаясь от простенков, между портретами предков. На мгновение Фридриху Вильгельму показалось, что глаза Фридриха Великого с портрета над камином следят за ним с укором.
Господа, его голос, обычно такой звучный, теперь звучал приглушенно, сегодня ночью мы получили ультиматум. Австрия требует Силезию. В обмен он сделал паузу. В обмен на бумажное обещание мира.
В зале взорвался гневный ропот. Военный министр фон Роон, его лицо побагровело от ярости, ударил кулаком по столу:
Это не дипломатия, ваше величество! Это грабеж средь бела дня!
Генерал Мольтке, всегда сдержанный и расчетливый, молча подошел к карте. Его тонкая указка скользнула вдоль границы:
Их Четвертый корпус уже в Моравской долине. Седьмой корпус форсировал Одер у Ратибора. Он поднял глаза: Если ударить сейчас мы сможем отсечь их от баз снабжения.
Внезапно дверь распахнулась. В зал вбежал фельдъегерь, его мундир был покрыт дорожной грязью:
Ваше величество! Экстренное донесение из Дрездена! Саксонские войска приводятся в боевую готовность!
Король смежил веки. В голове проносились образы: прусские знамена над Веной кровь на снегу под Лейтеном крики раненых при Хохкирхе И в ушах голос отца, произнесший много лет назад: «Король должен выбирать между славой и гибелью. Третьего не дано»
А если мы не нападем? спросил он, открывая глаза.
Мольтке ответил без колебаний:
Через месяц их войска будут у Бранденбургских ворот. Через два в этом зале.
Александр Николаевич стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как тысячи людей в черном медленно заполняют пространство перед Зимним дворцом. Их скорбь была театральной, показной он видел это по опущенным головам, по дрожащим от холода, а не от горя, рукам, сжимающим свечи.
Ваше величество, пора. Граф Шувалов, начальник Третьего отделения, стоял в дверях, бледный как смерть. Его изящные пальцы нервно перебирали золотые часы на цепочке. Процессия ждет. Гроб уже вынесли.
Александр II медленно повернулся к зеркалу.
Отражение показалось ему чужим: глубокие тени под глазами, жесткая складка у рта, преждевременная седина на висках. Всего три дня назад он держал за руку умирающего отца, чувствуя, как тает в ладонях тепло, которое еще держалось в костлявой ладони. Последние слова Николая пахли выхарканной кровью и лекарствами: «Держи держи все как я»
Какая погода? спросил новый император, надевая черную лайковую перчатку.
Ее кожа была холодной и скользкой, как трупная плоть.