И ответа жду от тебя, Прохор! Нынче же! потребовал я.
И ждал. Я готов был уже сказать, что всё это шутка, что лишь только проверяю Прохора на верность, как он заявил:
Ну, коли для дела потребно, то куды ж я денусь. Всё сделаю, что скажешь.
А глаза такие грустные-грустные, умоляющие. Наверняка хочет, чтобы я отменил приказ. Ну или свидание сорвал парню.
Надо, Прохор, надо! сказал я и похлопал по плечу парнишку. Давай обсудим, кто и что смотреть будет.
Крестный ход, возглавляемый патриархом, тем временем выходил из ворот и направлялся к собору Василия Блаженного. Многие бунтовщики, стоявшие неподалёку, стали падать на колени. Многие, но не все. Немало было здесь и тех, кто придерживался старой веры, им патриарх не казался особенной, великой фигурой. Но благо уже то, что выстрелов не звучало, было тихо. Несмотря на то, что явно были те, кто морально готов стрелять во владыку.
Выходило, что патриарх Иоаким мужественный человек, ведь он решился выйти к воинственной, вооруженной толпе. Вот только нужно понимать, что подобное представление было согласовано и с теми, кто руководит бунтом, и с теми, кто остался в Кремле. Переписка шла активная.
Задумка патриарха, чтобы вместе с Крестным ходом вышли также и царь со своей семьёй, и бояре, не была воплощена. Удивительное единство по этому вопросу
случилось у всех тех, кто продолжал скрываться за стенами Кремля. И в таком разе затаилось подозрение. А не собирался ли патриарх выманить бояр и царя?
Матвеев, и другие бояре подозревали, что патриарх имеет свои сношения с бунтовщиками. Никто не препятствовал людям патриарха, которые выходили из Кремля. Явно люди в рясах доносили послания мятежникам. А потом послания от бунтовщиков наверняка приносили и к нему. Вот только нельзя было проверять корреспонденцию патриарха.
Проверки могли вызвать такую обиду у владыки, что, гляди, объявит всех тех, кто нынче в Кремле, безбожниками. Проповедь и возможность отлучить от церкви вот главное оружие патриарха. И он, в этом не было никаких сомнений, будет пользоваться всем набором своих возможностей так, чтобы бояре не могли спорить с патриархом, не могли даже указывать ему на неправильность. Никто не рискнул бы, например, выгнать патриарха из Кремля, даже если будет очевидно, что владыка играет против законной власти.
Горько мне, дети мои, что кровь христианская льётся! кричал он тем временем.
Его слова тут же подхватывали и мятежные стрельцы, и кремлёвские. Они слово в слово повторяли за патриархом, чтобы услышали слова владыки и те, кто был на другом конце Красной площади или даже за ней. Крестились стрельцы, что стояли на стене Кремля. Крестились стрельцы, что стояли на стене Китай-города. И скажи сейчас тот же Хованский, что пора заканчивать бунтовать, так и прекратится бунт.
Но эти слова не прозвучат.
Так и не понять нам, за кого патриарх нынче! прокричал Иван Андреевич Хованский.
Говаривал, что за нас. Софью Алексеевну он не так чтобы жалует. Токмо Нарышкиных Иоаким жалует ещё меньше, отвечал Пётр Андреевич Толстой.
Эти двое стояли на Красной площади. Они уже не скрывали, что в бунташном стане иначе никак не смогли бы решить ряд вопросов с бунтовщиками. Мятежных стрельцов нужно брать в оборот, нужно их организовывать. А если нет командира или боярина, который скажет правильные слова рядом, то о том только мечтать зря. Да и до того, когда подымали стрельцов, приходилось показываться. Но нынче, все Они во главе. А Хованский был уверен, что только он, единолично, и контролирует бунтовщиков.
Пётр Андреевич, а так ли нам нужна Софья? Хованский решился-таки задать провокационный вопрос.
Толстой обернулся в сторону Хованского. В скудном освещении костров и факелов он так и не понял, шутит ли Хованский или действительно хочет пойти против Софьи Алексеевны.
А кого же ставить на московский стол? сомневаясь, всё же уточнял Пётр Андреевич.
Так Ивана и поставим, а при нём будем править, сказал Хованский, осеняя себя крестом.
Молитесь, люди православные, кабы мир был серед нас! взывал патриарх.
Примирить ли он хотел бунтовщиков с властью? На самом деле, владыка так до конца для себя и не понял. В нём боролись и желание мира, и желание избавиться от Нарышкиных. Поэтому патриарх решил действовать по принципу: делай, что должно, и будь что будет.
А заняться этим я намеревался всерьёз на угрозу нужно отвечать. Прохора я отправил посмотреть карету патриарха, там могли быть какие-нибудь бумаги. Она стояла на Каретном дворе, никем на первый взгляд и не охраняемая. Сам же я отправился в палаты, которые занял патриарх. Сидел бы владыка на своём подворье в Крутицах и проблем поменьше было бы.
Сложнее всего было сменить одежду. Мой красный кафтан в царских палатах уж больно заметен. А мне пройти нужно и первый этаж царских палат и часть второго, там, в левом крыле хоромов были оккупированные патриархом и его свитой комнаты.
Так что пришлось просить переодеться у иноземцев. Впрочем, сильно выдумывать мне не пришлось, чтобы объяснить необходимость смены наряда. Мой кафтан и подкафтанник были после всех стычек в таком состоянии, что не то что полковнику должно быть стыдно в подобном мундире ходить, но даже и простому стрельцу. Так что я сейчас в европейском платье, чтоб его Ужас, как неудобно.