Не раз юноша делил с крестьянами их скудный ужин. Гайвазовский видел, как крестьяне бережно ломали натруженными руками черный хлеб, аккуратно подбирая каждую крошку. Деревенская жизнь предстала без всяких прикрас. Он с негодованием вспоминал акварели столичных модных художников, изображающих крестьян и крестьянок как грациозных пастушков и пастушек, а деревню идиллической, счастливой Аркадией.
В душе у Гайвазовского рождалось не только сострадание к измученным людям, но и осуждение тех, кто был этому виной. Теперь юноша другими глазами смотрел на богатый гостеприимный дом Томилова, полный гостей, беспечно проводящих дни в довольстве и праздности. Нужно, обязательно нужно напомнить этим сытым, беззаботным людям, что с ними рядом в бедности живут те, кто их кормит. Молодой художник решил написать картину с натуры.
Через несколько дней акварель «Крестьянский двор» была окончена. Крестьянин в грустной задумчивости с опущенной головой сидит на оглобле посреди двора; лошадь, только что выпряженная из телеги, покорно дожидается, когда ее накормят. Безнадежностью, безысходной тоской веяло от этой бедности. В картине семнадцатилетнего художника не было протеста и гневного обличения, но в ней зато было стремление возбудить в зрителе человеческое сочувствие и сострадание к труженику крепостному.
Гайвазовский показал акварель Томилову, того привело в восхищение совершенство графического изображения и разнообразие художественных приемов. Богатый помещик, страстный коллекционер, гордившийся тем, что владеет творениями великих мастеров живописи, не мог или не хотел понять содержание этого глубоко правдивого и трогательного произведения.
На юношу это подействовало отрезвляюще. Радостное, счастливое настроение первых дней жизни в Успенском потускнело. Все чаще припоминалась Феодосия, опять пробудилась заглохшая на время тоска по родному дому, по морю, которое ярко голубеет теперь под лучами летнего солнца.
И снова в часы грусти, так же как и в часы радости, Гайвазовский вспомнил стихи любимого Пушкина о море и записал их в свой альбом рядом с последними рисунками:
Стихи эти властно отзывались в сердце, когда, бродя в лесах вокруг Успенского, он повторял их как обещание, как клятву верности морю.
Но в эти дни, полные горьких раздумий о людях, с которыми сталкивает его жизнь, к нему неожиданно пришла радость. И эту радость принесла любимая живопись постоянная утешительница.
Как-то утром, когда Гайвазовский собирался на прогулку, Томилов позвал его в кабинет. Алексей Романович был сегодня какой-то торжественный. Не только лицо, но и движения его были величавы. Гайвазовский даже растерялся и немного оробел. Он привык видеть Томилова постоянно любезным и простым в обхождении.
Алексей Романович немного помедлил, а потом сообщил:
Собирайтесь в дорогу, друг мой. Сегодня после полудня мы выезжаем в Петербург. Я получил известие, что наконец-то привезли «Последний день Помпеи». Картину выставили в Академии художеств. Мне пишут, что толпы народа заполнили залы
В тот же день Томилов, Гайвазовский и гости-художники отправились в путь.
«Последний день Помпеи»
Гайвазовский и Томилов с трудом пробрались в Античный зал, где находилась картина. Решетка отделяла ее от публики.
Гайвазовский из газет был знаком с описанием картины. Вместе с другими академистами он также читал у римского писателя Плиния Младшего о событиях, изображенных на полотне. Но то, что увидел, превзошло все возможные ожидания. Его ослепили вспышки молний и красное пламя вулкана на фоне грозового неба. Гайвазовский ощутил себя одним из этой толпы охваченных ужасом жителей Помпей. Ему почудилось, что слышит оглушительный гром, чувствует, как земля колеблется под ногами и как само небо падает на него
Незаметно Гайвазовский начал отступать от картины и, добравшись до лестницы, бросился вниз.
На другое утро он снова вернулся в выставочный зал после плохо проведенной ночи. Во сне какие-то обезумевшие от страха люди протягивали к нему руки, умоляя о спасении. И хотя вчерашнее волнение еще не прошло, но на этот раз Гайвазовский лучше рассмотрел картину. Обезумевшие от страха люди стремятся бегством спастись от страшного извержения. Именно в такие минуты проявляется истинная сущность человека. Вот два сына несут на плечах старика отца; юноша, желающий спасти старуху мать, упрашивает ее продолжать путь; муж стремится уберечь от беды любимую жену; мать перед гибелью в последний раз обнимает своих дочерей. В центре картины молодая красивая женщина, замертво упавшая с колесницы, рядом с ней ее ребенок.
Чем дальше всматривался Гайвазовский в огромную картину, тем лучше и глубже начинал он постигать душу ее создателя, его сопричастия к происходящему. Недаром Брюллов изобразил самого себя среди жителей Помпеи с ящиком красок и кистей на голове.
А то, что художник поместил на полотне отвратительного скрягу, собирающего даже в такой момент никому не нужное, разбросанное по земле золото, еще больше оттеняло и подчеркивало высокие человеческие чувства жителей Помпеи. Гайвазовский понимал и другое залитые светом, совершенные в своей пластической красоте тела прекрасны не только благодаря гениальной кисти художника, но также и потому, что они излучают свет душевного благородства.