Перебьется, хмыкнула я, а Парашка, затушив свечу и оставив нас в полном мраке ведьма, черт бы ее побрал! заторопила на выход.
Мне по-прежнему этот мир казался полным тьмы. Не образно, в прямом смысле: едва гас хоть какой-то свет, и я терялась, почти впадала в панику, и, мелкими, нервными шажочками переступая за Парашкой, я думала, что любой из местных обитателей от яркого моего мира легко мог сойти с ума. Светодиодные лампы, неон рекламы, вспышки камер и телефонов против робких, дрожащих огоньков и темноты, подступающей отовсюду.
Но и Парашка, и Евграф без труда ориентировались там, где я растерянно замирала. Я была убеждена, что они прекрасно видят все, что их окружает, пусть контуры, очертания, но видят, а я брела наугад, вытянув руки и проверяя каждый свой неуверенный шаг.
И лишь месяц следил за нами с высоты, совсем ничему не дивясь. И в нашем заляпанном окне он видел то же, что и веками до этой ночи людей нечестных, вороватых, бесстыжих, зато искренних в своих намерениях и ни в чем не раскаивающихся.
Я, по крайней мере, не раскаивалась ни в чем и пообещала себе вознаградить и Прасковью, и Евграфа. Они оба легко могли потихоньку продать мои цацки одну за другой, и никто бы их не уличил и не схватил за руку.
Парашка, идущая с прижатым к груди узлом, открыла дверь, ведущую с лестницы в коридор кухни, и впереди вспыхнул огонек такой яркий, что слезы мгновенно расплавили мне зрение.
Ты что там в узле прячешь, Прасковья? Лиса старая, а ну дай сюда!
У людей много масок, для каждого встречного найдется своя. Мне демонстрировали заискивающее раболепие, перед старухой-нянькой Домна показалась знающей свое место в этом доме экономкой.
Не твоего худого ума это дело, процедила я, входя в туманный желтый круг. Явление Домны, когда Парашка так добросовестно выверяла, кто в доме спит, а кто нет, было ожидаемым, если вспомнить, что она успевает бегать к дочери, пока хозяйка почивает.
Но мы покинули комнату, оставив открытым тайник, и это упущение. Может, Евграфа за моей спиной Домна и разглядела, а может, и нет, но незачем вызывать лишние кривотолки. Тем более не нужно, чтобы Домна сунулась туда, куда ее никто лезть не просил.
Евграф, вот Домна дверь тебе придержит, спустись и принеси, что в комнате осталось, негромко приказала я, надеясь, что он поймет. Кровать мою, как раз Прасковье сгодится.
Как велите, барыня, отозвался Евграф и затопал вниз. Домна переводила взгляд с меня на Парашку, и выражение лица у нее менялось с холуйского на высокомерное.
Прасковья, дай сюда, протянула я руку и внутренне взмолилась лишь бы драгоценности не выдали сами себя, не выпали, не издали ненужный звук. Иди на кухню, лохань возьми и воды налей, только теплой! Исподнее дорогое, испортишь высеку.
Весь мой опыт подсказывал, что в поговорке «муж и жена одна сатана» огрех, куда лучше она подходит няньке и ее воспитаннице. Парашка с поклоном, не преминув лягнуть Домну как бы случайно, вручила мне узел.
Да что ты, матушка, забижаешь, когда я исподне портила? возмутилась она с непритворной обидой. А что высечь, так как барин покойный, батюшка твой, меня за рубаху свою шелкову сек, так боле так сечь и некому! Рука у барина была ой, тяжелая!
Она благоговейно всхлипнула, для убедительности пустив слезу.
Таких бар, матушка, нонеча не сыскать. Иди, все состирну тебе чистенько.
Парашка повернулась, Домне досталось пинка еще раз, и я подумала, что стоит расспросить старуху, чего они не поделили. Липочка, чья жизнь из неги и довольства превратилась в сплошные эмоциональные, черт бы их побрал, качели, вряд ли видела дальше своего нелюбопытного носа. Но, как верно заметила все та же Домна, в этом доме все очень внезапно сошли с ума.
Из приории приезжали, барыня Олимпиада Львовна, тихо молвила Домна,
мигом потупив взгляд. Лариса Сергеевна не приняла их, сказала неможется, а Прасковья ваша, дурная, никакого почтения не оказала!
Вражда у них обоюдная, и на что Домна надеется? Подхалимаж, верно, не давал сбоев с прежней затюканной Липочкой, у меня же просящие, с отблесками свечного пламени глаза вызывали отвращение.
Не до почтения ей, а из приории как приехали, так и уехали. А ты стой, пока Евграф поднимется, дверь ему держи, напомнила я Домне и тоже ушла. Сердце неприятно и нервно дергалось от того, что все могло бы кончиться совершенно иначе, хотя если вдуматься, я никому бы не отдала свой трофей. Ни Ларисе, ни призраку мужа, ни самому императору, взбреди ему в голову посетить наш пропахший крысами шалман.
Дети спали, и я обессиленно шмякнулась на стул, прижимая к себе драгоценности. Адски хотелось пить, но пока не пришли Парашка и Евграф, я так и сидела истуканом. Евграф, оглядываясь на кроватку с малышами, старался производить как можно меньше шума и оттого топал, как стадо слонов. Он ставил у стенки кровать, а Парашка с помощью лохани и тряпок превращала подлинное богатство в мечту тряпичника, и священнодействовала она как заправская чернокнижница.
Идеальный план, и ведь она поняла меня с полуслова вот лохань, вот вода, и украшениям влага не повредит, а на вид в тазу плавает замоченное белье. Парашка отошла на пару шагов, наклонила голову в одну сторону, в другую, оценивая маскировку, решительно полезла в разложенные раньше стопки вещей, вытащила мои заношенные панталоны и бросила сверху, примяла. Евграф нижним барским бельем смущен не был, дождался, пока украшения будут надежно спрятаны, и вышел, крадясь на цыпочках.