Да, наверное, так было бы лучше. Именно поэтому ты не продал Бернаду нужные чертежи, съязвил Лорел, лопая натянутые струны, Исключительно из-за широкой души и благих намерений, папа.
Не йорничай, относительно мирно проворчал Дорвуд, не ощущая в себе желания гневаться вновь, Плевать на их осины Мне нужно море и золото в его черепе.
Ты очень кровожаден. Признаться, я боюсь, Лорел пустил волчком маленькую игрушечную юлу, лежавшую рядом с банкой с чернилами на самом краю стола, Знаешь, какие люди самые опасные? Дорвуд не ответил, так как знал, что сын ответа не ждет, Добряки. Злых, скверных, ворчливых идиотов гораздо больше, но их можно не замечать, в конце концов, к ним можно даже привыкнуть. Вряд ли они могут удивить более, чем ожидаемая подлость. Но добряки Лорел взял бокал, наполнил его и обернул лицо к искрящейся дали, преодолев взглядом крутой спуск опасный, каменистый, наполненный толпой голодных чаек, Их по-женски мягкое сердце стремится обнять весь мир, но однажды к ним приходит осознание, что мир, к прискорбию, не отвечает им тем же. Некоторые по неразумию своему продолжают упорствовать в своей любви. Доброту их черпают ведрами, не заботясь о том, что она может когда-то закончиться. В конце концов колодец становится пуст, а душе растоптана и выжжена. Люди разочарованно машут руками и начинают искать другие колодцы, но что же делать его владельцу? Хорошо, если дело оканчивается злым, скверным, ворчливым характером Но если нет Не поворачивайся к ним спиной, никогда, ни при каких обстоятельствах. Ярость такого добряка может расплавить даже самую прочную сталь. И тому, кого он настиг, не помогут даже сами Боги.
Что-то напугало чаек и те с криком покинули гнезда, накидываясь толпой на обидчика. С лоджии не было видать, кто этот отчаянный, решившийся полакомиться гладкими яйцами с голубым отливом. Чайки, гнездившиеся у скалы Отречения, имели самый свирепый характер. Они заклевывали свою жертву
до смерти, принося птенцам куски свежего мяса. На этот раз мясо само пришло к пиршеству.
Лорел сделал большой глоток. Он обернулся спиной к отцу, который так и не произнес ни слова. Но в его молчании он услышал достаточно, взгляд отца прожигал бархатную ткань камзола и уже начинал обжигать кожу. Кронпринц сделал над собой усилие, чтобы остаться стоять на том же месте. В той же самой позе.
Шла четыреста третья весна от перемен Красного Моря.
Так началась война.
Глава 2. Пшеничная вдова
С тех пор минуло семь весен и ровным счетом ничего не поменялось. Наверное, этими словами она себя прокляла, раз они стали такими пророческими, думала Исбэль. Хотя, можно ли проклясть еще раз и есть ли разница между одним проклятьем или сразу двумя?
Все это глупые суеверия, смеялся Касс, старший брат, он был старше всего на год, лицо его казалось бурым от веснушек, Хочешь стать как Дебра? Она отказала трем лордам, а потом сбежала на тракт, потому что ей нагадали восточного принца. Ее отец так разозлился, что отдал за лысого кузена! и вновь заливался смехом.
Целый лысый кузен, завидовала Исбэль, с руками, ногами, и совсем живой Трудно оставаться прохладной к суевериям, когда идешь бок о бок с пересудами и одиночеством. Иногда Исбэль казалось, что она и не видела ничего иного так как же ей не верить в суеверия? К тому же, Касс целовал свое копье каждый раз, когда отправлялся на охоту. Примета гласила, что поцелуй прибавлял точности броску, а кисти подвижности. Исбэль относилась с недоверием к непостоянности брата.
Ты настолько красива, моя дорогая сестрица, что зрячий может выжечь свой взор, а слепой прозреть, говорил Лорел, прохладный к богам и прохладный к приметам, Наверное, есть в том высшая справедливость, что никто никогда не прикоснется к этой красоте.
Исбэль не говорила никому, насколько сильно ранили ее эти слова. Она не верила вечно уязвляющему ее Лорелу, не могла она быть красивой. Прекрасных леди добиваются, не страшась ни проклятий ни примет, ни даже смерти. Разве не так поется в балладах? Скорее, она самая настоящая уродина. Но вовсе не очевидная ложь причиняла такую боль Исбэль мечтала о своем дитя, хотела ощутить в ладонях маленькие пальчики младенца, увидеть его веселую улыбку. Это так и осталось мечтой, с каждым годом она уплывала все дальше и походила уже на сон.
«Пусть дорога выветрит беспокойные мысли, а улыбки детей согреют тревожное сердце», Исбэль собрала несколько дюжин мешков пшеницы и двинулась в путь. В глубину королевства, туда, где море никогда не ласкало скал. И куда никогда не причалят боевые корабли.
Закатное солнце впитывалось в рыжие локоны, делая их похожими на кровь, а иногда на пламень.
Не раз, не два, и даже не три раза соседние королевства пытались породниться с династией Фаэрвиндов. Влить в свои вены огненно-рыжую кровь огонь и вино.
Исбэль была обещана еще с колыбели.
Первый жених ее умер, не дожив и до года. Исбэль сама еще нянчилась в колыбели и слышала эту историю разве что по рассказам. Тогда никто и подумать не мог чего-то дурного. Дети умирали, так бывало. Особенно по весне, когда свежий морской бриз приносил с собой и солярную хворь.