Война сверхдистиллят смысла жизни. Убивать, чтобы не быть убитым. Максимальная простота и максимальная концентрация. Дело не в адреналине даже, а в не знаю, в чём. Чувствую, но не могу сказать. В определённости, может быть. Короткой, в чём-то даже ложной, но зато безусловной. Отсюда и до конца боя. От конца боя до начала следующего. Ты всегда знаешь, что делать, и знаешь, зачем. Высшая безусловная мотивация убить, чтобы не быть убитым. Никаких рефлексий. Никаких сомнений. Никаких выборов, кроме «а может, сначала гранату бросить». Гражданка после этого Как будто ты изготовился стакан чистого спирта намахнуть, а в стакане Нет, не вода даже. В стакане нихуя. И вот всадил стакан нихуя. И тебе уже несут следующий. А ты до этого спирта не один стакан опростал, уже и не помнишь, как пил что-то другое. Потом хлоп а там нихуя. Нихуяшечки. Раз за разом. Изо дня в день. Вот это и есть ПТСР.
Абстиненция смысла.
Это сначала бесит, потом вымораживает, потом снова бесит. Ковыляешь с кучей бумажек от двери до двери, тебя футболят от чиновника к чиновнику, в каждом
кабинете доказываешь, что не верблюд, что тебе действительно положены все эти выплаты. Родина, надо отдать ей должное, не скупилась на дешевеющие деньги, но выковырять их из загребущих лапок военно-медицинской бюрократии было сложнее, чем по минному полю через колючку под обстрелом пробежать. Но это не проблема, к этому я был готов, мне ребята в госпитале рассказали. Проблема в другом мирный город. В паре тысяч километров который уже год хрустит бесконечная мясорубка вяло ползущего фронта, куда с обеих сторон кидают и кидают людей, технику, ресурсы и деньги. А здесь ходят, гуляют, сидят в кафе и занимаются хернёй. Вот это, последнее, вымораживает больше всего занимаются хернёй. Умом понимаешь, что так и должно быть. Для этого мы там чтобы они здесь. Но почему они тратят заработанное нашей кровью всё на вот это? Из моей первой штурмовой группы осталось Да никого, если не считать инвалидов. Отличные ребята легли, чтобы вот эти могли не думать про них. Жить, как будто нет никакого фронта. Да, чёрт меня дери, так и надо, наверное. Но на что они тратят эту жизнь? Пять дней бессмысленного тупняка в офисе, чтобы заработать деньги, которые пропьёшь в выходные. В остатке ничего, потраченная жизнь. Да, я понимаю, что это их выбор жизнь просрать. И у меня нет права указывать им, как именно. И раньше я всё это видел, и мне было плевать, и я сам так жил. И детей мы с женой не заводили, чтобы пожить так подольше. А теперь смотрю на бородатого дурака на самокате в коротких штанишках со стаканом латте и не могу не думать о том, сколько ребят умерло, чтобы он и дальше мог нихера не делать.
Но ещё больше вымораживает, что я теперь это он.
Ещё одна грань ПТСР ответственность за то, что ты выжил. Что за тебя умерли другие. Те, кто был рядом. Чья была очередь прикрывать, пока ты меняешь ленту. Кто поймал пулю, которая могла стать твоей. Чьи лица тебе снятся до сих пор. Ты не можешь прожить их жизни за них, но ты не можешь жить свою, не думая: «И вот для этой херни я вернулся?» Психотерапевт, скучно отбывающий со мной казённые онлайн-сеансы, оплаченные ему по минимальной ставке из бюджета, дежурно сообщил, что моё состояние обычное, что в тяжёлый травматический психоз впадает десять процентов демобилизованных вообще и тридцать процентов демобилизованных по ранению. А мой случай далеко не самый паршивый я не сел на наркоту, не ушёл в глухой запой и не думаю о самоубийстве.
Не думаю ведь? Точно?
Наверное, солдаты-суицидники портят им отчётность, он постоянно меня об этом спрашивал. Но я не собирался застрелиться. Это было бы словно спустить в сортир не только свою жизнь, но и жизни ещё девяти человек. В штурмгруппах до конца контракта доживал один из десяти. Это не очень заметно, потому что ротация, но фактически так. То есть раз я выжил, девять умерло. Нерационально и неправильно (так сказал психолог) брать на себя этот долг, но я не мог избавиться от ощущения, что моё самоубийство обесценит их смерть. Может быть, только поэтому и не стал.
Соблазн был, потому что жить в вакууме смысла очень сложно. Всё валится из рук, всё кажется неважным. Устроиться на работу? В общем-то проблем нет. Война выжирает трудовые ресурсы, рабочих рук не хватает. Но почти все вакансии, куда были готовы взять ветерана-инвалида, были какими-то абсолютно бессмысленными. Я раньше не очень над этим задумывался платят деньги и ладно, а после госпиталя стало бесить. «Что делает ваша компания?» спрашиваю молоденькую эйчарочку. «Покупает и продаёт», отвечает она. «Зачем?» ступор непонимания. Она в принципе не понимает, что в любой деятельности должен быть какой-то смысл. Ведь есть же деньги! Нельзя даже сказать, что «смысл в деньгах», нет. Деньги это вместо смысла. Люди меняют жизнь на деньги, чтобы потратить их на жизнь. Всё. Ничего более. В этот момент понимаешь, почему ветераны стреляются или возвращаются в окопы, что, по сути, то же самое. Не выносят абстиненции смысла, не могут пережить ломку отказа от него.
Деньги не помогают. Представь, что героиновому наркоману вместо дозы дают пачку денег, которые он может потратить на что угодно, кроме дозы. Это будет не помощь, а издевательство. Так себе сравнение, понимаю, но ничего другого в голову не приходит. Ты ищешь смысла, чего-то, что оправдает тот факт, что ты выжил, что всё это было не зря, а тебе: «На денег и заткнись». Да, я знаю, что это нормально. Если не с чем сравнить. Но мне-то было с чем. А деньги