Гордая женщина! воин чуть заметно кивнул в сторону молодой матери.
А вы ее знаете? спросил Бородин.
Мужика-то у нее беляки ухлопали. А на войну они вместе шли такая уж любовная у них история вышла... Ну вот я ей говорю давеча: может, деньжонок, Ольга Никифоровна, примешь: у меня немного есть, да и ребята собрали бы на сиротство... А она: «Себя, говорит, пожалей, солдат. Пока мы, говорит, с Ваняткой вдвоем, да власть народная с нами, мы не сироты. А вот тебе, говорит, и осиротеть не мудрено: не всякая баба калеку примет с войны...» Сказала, как узел завязала, как в воду глянула: у меня и вправду полный разлад по этой части. Пока в госпитале лежал, невеста замуж за другого выскочила. А эта бы себе такого не позволила, снова кивнул в сторону красноармейской вдовы воин. «Будем, говорит, с Ваняткой на папкину могилу ездить каждый год». Во, какие бывают бабы!
Молодец! похвалил Бородин.
Боец, преисполненный доверия к Бородину за поддержку, быстро досказал:
Ты думаешь, комиссар, я ей попутчик? Совсем наоборот: она из Орла, а я донбасский. Ехал вслед за нею с Каховки, только не признавался, что ради нее в другую сторону повернул: где узелок поддержу во время посадки, а когда мальчонку позабавлю. Решил я ее до самых родных мест проводить. Будь что будет. Вроде приказ я получил от своей совести, не могу не выполнить до конца.
Правильно делаешь, товарищ! горячо похвалил воина Бородин.
Не успели утихнуть последние аккорды боевой походной, как кто-то тоскливо вздохнул:
Эх, якбы «Дывлюсь я на небо...» Давно не чув...
Грицюк еще ниже наклонился к гармонике, шевельнул ее лады. И полилась, точно весенний ручей, мелодия старинной песни.
Грицюк
закончил вступление и кивнул вставшему возле него красноармейцу:
Бородин уже не мог хоть изредка не поглядеть в ту сторону, где расположилась молодая мать с ребенком. Она справилась с нахлынувшими чувствами и, улыбаясь, шептала что-то своему первенцу.
Боец, приоткрывший Бородину горькую судьбу этой женщины, тоже бросал на нее отрывистые взгляды, ловко орудуя ножом.
Гармоника издала призывный звук и рассыпала в зал серебряный перебор чечетки. Люди расступились перед Грицюком. В середину круга вышел высокий стройный боец, у которого из-под расстегнутого воротника гимнастерки виднелись бинты. Он подтянул голенища сапог и начал дробно хлопать по ним ладонями в такт гармонике. Белобрысый красноармеец с подвешенной рукой отозвался на этот вызов. Они долго и усердно плясали, осторожно обходя друг друга.
Потом Грицюк, словно вспомнив о чем-то, оторвал руку от клавишей, смахнул с лица капельки пота, так же осторожно, как и брал, опустил гармонь на руки хозяину и зашагал к выходу.
Куда, Грицюк, путь держишь? окликнул парня стоявший на перроне комендант станции. Он козырнул подошедшему Бородину, не сводя глаз с Грицюка.
Тот остановился, поправил съехавшую набок буденовку.
Мне обратно в город, товарищ комендант, в уком комсомола. На вокзале митинг поручили провести, а получилось... Грицюк виновато переминался с ноги на ногу, не находя слов.
Хорошо получилось, заметил Сергей Петрович. Сейчас важно настроение поднять пассажирам. Это, брат, не каждый сможет...
Я тоже так думаю, подтвердил комендант. Только вот не знаю, чем бы тебя наградить за эту работу.
Грицюк смущенно посмотрел на Сергея Петровича, на коменданта и вдруг выпалил:
Товарищ комендант, не найдется ли у вас еще старой шпалы?
Шпалы? удивился комендант.
Так точно, негодной какой-нибудь. У нас в укоме холод собачий, а я ведь тоже комендант: помещение укома на моей совести. Завтра комитет собирается. Хочу обогреть ребят.
Бородин и комендант переглянулись.
Через несколько минут Грицюк тащил по скользкой ледяной дороге полученную у коменданта награду.
Не близок путь, а тут еще вещевой мешок... Комендант предлагал выделить ему в помощь красноармейца из внутренней охраны, но он отказался.
Стой, милая! Стой, не крути мордой! вдруг послышалось за углом, и через минуту, пятясь, оттуда вышел старый человек в ветхой одежонке. Держа под уздцы лошадь, он осторожно проводил между кучей камней и углом здания облупившийся фаэтон. Изможденное лицо и сгорбленная фигура старика, помятый и выцветший армяк говорили о нужде и заботах. Это был извозчик.
К центру, коротко распорядился Сергей Петрович.
Извозчик недоуменно посмотрел на пассажира, не двигаясь с места.
Про центр теперь в нашем городе понятия разные: если ты, к примеру, комиссар твой центр на Говардовской, где политотдел расположился, в командирах состоишь или начальниках совсем другая речь об центре на Суворовской, где штаб; если только партейный то свезем в уком, там же по соседству и Совет. У этих опять же свой центр. Уком и Совет вместе городом управляют.
Вот туда, где вместе, и вези, улыбнувшись, ответил Сергей Петрович.
Лошадь тихо застучала подковами по мостовой. Возница искоса поглядывал на пассажира, на его блестящую черную кожанку, стараясь перехватить рассеянный и в то же время задумчивый