«Пожар», говорил Болдырев. Да, заражение тайги сибирским шелкопрядом считается в лесном хозяйстве стихийным бедствием. И надо попробовать силу бациллы там, где бушует эта стихия». Талаев поднялся, подошел к банкам у окна.
Что ж, наверное, Владимир Осипович прав, проговорил он вслух. Для борьбы с пожаром хороши все средства. А отпуск Ладно, попытаюсь отдохнуть на «пожаре». Может быть, бациллюс дендролимус приобретет славу солдата раньше, чем права гражданства в академическом мире.
Неподалеку от платформы остановилась полуторка. Из кабины вышел высокий поджарый человек. Василию Петровичу бросилось в глаза его нервное лицо с впалыми щеками, резкие морщины протянулись от крыльев носа к углам рта.
Простите, подошел Талаев к мужчине, Это автомобиль из опорного пункта?
Талаев? Садитесь. А багаж? спросил мужчина, глядя на маленький чемоданчик в руках Василия Петровича. С чем вы работать будете?
Вот, Талаев достал из кармана пиджака маленькую пробирку, залепленную воском. Здесь мои бактерии-солдаты.
Ну, ну как-то неопределенно пробормотал мужчина и снова пригласил садиться.
Они так и не познакомились. Полуторка пошла по проселку.
На фоне утренних розовобоких облаков тайга выглядела черной и хмурой. Тянуло грибным духом и сыростью.
На крутых подъемах и спусках, чередовавшихся один за другим, шофер неторопливо переключал скорости, и тогда, в мгновения тишины, слышался какой-то непонятный, вкрадчивый звук. Сначала он казался мелодичным, даже приятным, подобно шуму крупного дождя.
Стой! застучал по крыше кабины мужчина, встретивший Талаева, и махом выпрыгнул из кузова,
Василий Петрович услышал детский плач, приподнялся.
Машина остановилась у наспех сколоченной сторожки. Перед дощатой дверью стояли мальчишка лет семи и голенастая девчонка чуть постарше и дружно, в голос ревели:
Дядь! Дядь! Дя-а-адь Отда-а-ай туески!
Из сторожки вышел огромный бородатый лесник, сделал страшное лицо.
Кому сказал марш отседова! Марш!
Ребята отступили на шаг и принялись реветь еще громче. Бородач развел руками, словно приглашая приехавших в свидетели своего бессилия.
Почему они прошли? Спал! набросился на лесника поджарый спутник Талаева.
Да не спал я, Вадим Лексеич! Ей-богу, не спал! Черт за ними уследит! Проскочили!
Проскочили!.. Я тебе проскочу! взволнованно кричал Вадим Алексеевич. Потом подошел к мальчишке, взял его за подбородок. Открой рот! Ел ягоды?
Да не отравились они, Вадим Лексеич, вставил лесник.
Ничего мы не ели! сквозь слезы говорила девчонка. По горсточке и собрали. Этот вот набросился. Туески, ягоды отобрал. Прибить обещал.
Вадим Алексеевич облегченно вздохнул.
Не ели, значит, ягод?
Не-е-е,
затряс головой с перепугу замолчавший мальчишка. Мы тока пришли, а этот нас за шкирку
Ребят заставили вымыть руки, а заодно и лица.
А теперь, мелюзга, марш в машину, подвезу.
Яркий день ликовал на поляне за окнами. Но они были плотно прикрыты.
Однако и здесь, в помещении, Василию Петровичу не чудился, а слышался тот же неотвязный дождевой шум. А временами казалось, что это какая-то странная болезнь накинулась нежданно, и мучит и мучит непрерывным вкрадчивым шумом.
Кто такой Вадим Алексеевич? спросил Талаев у Болдырева, чтобы как-то отвлечься.
Начальник экспедиции. Лозинский.
Удивительно нервный человек. Он болен?
Здесь все больны, сказал Болдырев. На скулах у него проступили желваки, а узкие глаза заблестели.
Он так кричал на детей, которых задержал лесник И на самого Федора тоже.
Федор, видимо, проглядел, невозмутимо объяснил Болдырев. Ребята прошли оцепление. Не манной кашей мы шелкопряда кормим с самолетов. Поэтому пикеты и выставили.
Налили еще по стакану чаю.
Неожиданно Анна Михайловна сжала пальцами виски.
Шумит Все время шумит в голове. До боли!
Да, черт возьми, и у меня
Болдырев подошел к окну и ударом ладони распахнул створки.
Слышите?
Звук стал совсем явственным дождь, сильный крупный дождь обрушился на тайгу.
Слышите? Это он.
Шелкопряд так шумит? удивилась Анна Михайловна.
Он не шумит. Он ест. Он жрет кедр!
Владимир Осипович несколько секунд постоял у окна, потом закрыл его и, обернувшись к Талаеву, сказал:
Давайте пить чай.
Сколько же этих гусениц, если они так шумят? спросила Анна Михайловна, еще не придя в себя.
Столько же, сколько звезд на небе, плюс еще десять, ответил Болдырев.
Фу, какая гадость!
Что поделаешь, Анна Михайловна. Ваш муж все-таки не представлял себе достаточно ясно, с каким врагом он собрался бороться. Теперь он столкнется с ним лоб в лоб.
Талаев молчал. Он был поражен и подавлен.
Давайте пить чай, как говорил чеховский профессор, когда его спрашивали о смысле жизни, Болдырев иронически улыбнулся., Больше нам, к сожалению, ничего пока не остается делать.
Но ведь вы же боретесь! с жаром сказала Анна Михайловна,
Боремся
Разве химический метод так безрезультатен? спросил Василий Петрович.
Почему же результаты есть! В конце лета мы составим протокол. Определим смертность гусениц, но Оставшиеся в живых окуклятся, превратятся в коконы. Будущим летом, в летный год, пойдут порхать по тайге большие серые бабочки. Пусть их будет миллион. Всего миллион. Они разлетятся на десятки километров, а к осени отложат во мхе по пятьсот личинок. Значит, через год снова пятьсот миллионов гусениц набросятся на кедр. Но разве гусениц останется миллион? Покропили мы шелкопряда ядом, а на другой день дождь. Начинай все сначала. Миллиарды гусениц остаются. Выходит, через год их будет сотни миллиардов.