Он не являл в себе ничего величественного. Коротенький и плотный, с четыреугольным лицом, неестественно красным от загара, одетый в широкую, грубую куртку и панталоны, замаранные красной глиной, он показался всем ужасно смешным. Когда он остановился и опустил к своим ногам тяжелый ковровый мешок, который принес с собой, все заметили, что материал, которым были заплатаны его панталоны, был отмечен таможенными клеймами и, следовательно, первоначально предназначался для менее почетной цели. Тем не менее он имел сосредоточенный вид; пожав руки всем бывшим в комнате, он вытер свое сериозное, взволнованное лицо красным бумажным платком, бывшим немного светлее лица, положил свою сильную руку на стол, чтобы поддержать себя, и таким образом обратился к судье:
Я шел мимо и думал, не мешает зайти и взглянуть, как идет дело насчет Теннесси моего товарища. Жаркая ночь! Я не запомню такой погоды у нас на Косе.
Он помолчал с минуту, но так как никто больше не вдавался в метеорологические рассуждения, он снова прибегнул к носовому платку и в течение нескольких минут прилежно натирал себе лицо.
Вы имеете что-нибудь сообщить относительно подсудимого? спросил наконец судья.
Точно так, отвечал Товарищ Теннесси со вздохом. Я пришел как товарищ Теннесси, знающий его вот уже четыре года, вдоль и поперек, на суше и на воде, в счастии и несчастии. Мы с ним жили каждый на свой лад, но в этом молодом человеке не было ни одного шага, которого бы я не знал. И если вы мне скажете, откровенно, как человек человеку, если вы у меня спросите: знаете ли вы что-нибудь о нем? я скажу вам, положа руку на сердце, как человек человеку: что может человек знать о своем товарище?
И это все, что вы имеете сообщить? спросил судья нетерпеливо,
чувствуя, может быть, что опасная искорка юмора начинала пробегать по суду.
Именно, продолжал Товарищ Теннесси. Не мне говорить что-нибудь против него. А теперь в чем дело? Теннесси нужны были деньги, до зарезу нужны, и он не хотел попросить у старого товарища. Хорошо; что же Теннесси сделал? Он поймал чужого человека и остановил его. А вы поймали его и остановили: не все ли равно? И я спрашиваю у вас, как у человека умного, у всех джентльменов, как у людей умных, разве это не так?
Подсудимый, прервал судья, не желаете ли вы что-нибудь спросить у этого человека?
Нет, нет! продолжал торопливо Товарищ Теннесси. Я играю эту игру один, и дайте мне кончить. Дело вот в чем: Теннесси сыграл скверную штуку с этим проезжим и со всеми вами. Теперь дело только в том, как бы уладить, чтобы никому не было обидно. Вот семнадцать сот долларов золотом и часы, и пускай все будет по-прежнему.
И прежде чем какая-нибудь рука успела удержать его, он опростал ковровый мешок на стол. На момент жизнь его была в опасности. Один или двое вскочили на ноги, несколько рук схватились за ножи, и предложение выбросить его в окно было приостановлено только вмешательством судьи. Теннесси смеялся. Товарищ Теннесси воспользовался случаем, чтобы отереть лицо платком.
Когда порядок был восстановлен и при помощи усиленной реторики было выяснено, что проступок Теннесси нельзя искупить деньгами, лицо его товарища стало еще сериознее и краснее, и стоявшие ближе к нему заметили, что сильная рука его, опиравшаяся о стол, слегка задрожала. Он поколебался с минуту, прежде чем медленно опустить золото в мешок, как будто не вполне уловив возвышенное понятие о справедливости, двигавшей судом, и тревожно раздумывая, не слишком ли мало он предложил. Затем он обратился к судье и сказал:
Я сыграл эту игру в одиночку, без товарища, затем он поклонился суду и хотел было выйти, когда судья вернул его назад.
Если вы имеете сказать что-нибудь Теннесси, говорите лучше теперь.
В первой раз в этот вечер глаза подсудимого и его адвоката встретились. Теннесси усмехнулся, показав свои белые зубы, и сказал:
Не поминай лихом, старина! и протянул ему руку.
Товарищ Теннесси взял ее своей рукой и проговорил:
Я шел мимо и зашел взглянуть, в каком положение дело Затем, дав своей руке пассивно упасть, прибавил, что «ночь ужасно теплая», опять утер лицо платком и, не сказав больше ни слова, вышел.
Эти два человека никогда больше не виделись в этой жизни. Неслыханное оскорбление подкупом, предложенным суду Линча который, хотя узкий по понятием и не чуждый ханжества, слыл, по крайней мере, неподкупным, сняло с сердца этой мифической личности всякие колебания насчет участи Теннесси. И на рассвете он шел, под сильной стражей, встречать эту участь на вершине Мавлеева холма.
Как он ее встретил, как он был хладнокровен, как он отказался что-нибудь высказать, как безукоризненны были распоряжения комитета все это подробно описано, с прибавкой предупреждающего нравоучения в назидание всем будущим злодеям, в «Вестнике Красной Собаки», в передовой статье издателя, который сам при всем этом присутствовал и к пикантному слогу которого я советую читателю обратиться. Но красота летнего утра, святая гармония земли, воздуха и небес, пробуждающаяся жизнь свободных лесов и холмов, радостное, полное надежд пробуждение природы, и над всем этим беспредельное спокойствие, отзывавшееся на всех, не были описаны, так как они не шли в тон социальному поучению. А между тем малодушное и безумное дело было сделано, и жизнь, с ее возможностями и ответственностями, вышла из нескладного образа, болтавшегося между небом и землей, птицы пели, цветы благоухали, солнце светило также весело, как прежде; и может быть, «Вестник Красной Собаки» был прав.