Андрей недовольно покосился на него, задвигая кинжал в ножны.
Чего тянуть, господин полковник? Ясное дело лазутчик, прислан из коммуны. Человека нашего прирезал, отстреливался. Вон и револьверный ремешок на шее.
Набабов выпрямился и, указав на Мечева, кивнул Конотопу:
Увести.
Конвойные подхватили разведчика, поволокли из башни.
Кончай с ним, хорунжий, распорядился Набабов. Я не хотел, чтобы ты здесь эту грязь разводил.
Андрей вскинул руку к кубанке, выбежал на крыльцо. В темноте, между двумя рядами казаков, конвойные вели Мечева.
Чего рты пораскрывали? гаркнул на казаков хорунжий. Марш по местам!
Подталкивая друг друга, те с шумом потянулись к занимаемому ими корпусу. Конотоп обратился к хорунжему:
Вашкобродие, куда прикажете задержанного?
Ведите
к Кубани, махнул рукой Андрей. Я сейчас приду туда.
Конотоп бросился к пленному, толкнул его в спину:
Иди, иди, краснюк!
Мечев медленно шагал к реке. Сознание работало плохо. В голове звенело, все тело ныло от побоев. Конвойные с обнаженными шашками шли по сторонам, подталкивая его локтями.
В темном небе тускло мерцали звезды.
«На расстрел ведут! подумал вдруг Мечев и содрогнулся от этой мысли. Неужели смерть?..»
Остановились у края кручи. Конотоп, заприметив еще при допросе ремешок у пленного на шее, решил воспользоваться моментом и, подойдя к Мечеву, сказал:
Дай-ка мне этот ременец, зачем он тебе, браток: все равно револьвера не доведется носить.
И он начал снимать у него с шеи ремешок.
Мечев, собравшись с силами, неожиданно так ударил Конотопа в живот, что тот взвыл от боли, повалился навзничь. Конвойные в растерянности бросились к Конотопу, а Мечев, воспользовавшись их замешательством, прыгнул с обрыва в воду и, всплескивая руками, поплыл по течению реки, быстро затерялся в темноте.
Бандиты наконец опомнились, подбежали к обрыву, но Мечева и след простыл.
Теперь Матяш мне голову снесет, держась руками за ушибленный живот, пробормотал в страхе Конотоп.
Нужен тебе был тот чертов ременец? плюнул с досады один из конвойных. А теперь лови!
Всходило солнце, и, когда его лучи залили двор коммуны, в воротах неожиданно появился Мечев, усталый, с синими кровоподтеками на лице. Коммунары толпой бросились к нему, подхватили на руки, начали качать. Радостные голоса разорвали тишину. У многих текли слезы. Не помня себя, Аминет несколько раз поцеловала парня и громко заплакала. Мечев растерянно улыбался.
Подошли Юдин и Доронин.
Спасся! Уполномоченный по-отцовски крепко обнял разведчика. Каким образом?
Мечев указал на ремешок, висевший у него на шее.
Вот мой спаситель!
И он рассказал, как ему удалось бежать из-под расстрела. Аминет не спускала с него растроганного взгляда. Коммунары снова восторженно закричали:
Молодчага!
Здорово ты их окрутил!
Вот это хлопец!
Ежли б конь не спотыкнулся, то я черта два дался бы им в руки, сказал Мечев, широко улыбаясь.
Юдин и Доронин увели его в дом и там, в председательском кабинете с зеркальными стенами, Мечев доложил им, что видел в монастыре во время разведки
А игуменья присутствовала, когда тебя допрашивали? спросил Доронин.
Нет, ее не было, ответил Мечев. Я видел ее через окно в келье с какой-то монахиней.
Юдин потрепал его по плечу.
Теперь иди, отдыхай.
Мечев хотел уже выйти из кабинета, но спохватившись, спросил:
А как мой Сокол?
Юдин поднял руку:
Не беспокойся. Конь твой врагам в руки не дался следом прибежал за ребятами.
Мечев юркнул в дверь, и торопливые шаги его стихли на лестнице.
Доронин открыл двустворчатую стеклянную дверь из балкон, обращенный к саду, сказал Юдину:
И все же, Василий, сдается мне, эта игуменья хитрая баба. Не верю я, чтобы она не имела связи с этой бандой.
Да, промолвил тот. По всей вероятности, оно так и есть. Но, как говорится, не пойман не вор.
Мечев наконец показался в приоткрытых дверях, и его благодушное лицо и голубые глаза засияли счастливой улыбкой.
Влюбленные пустились по ступенькам друг к другу.
Аггей Захарович, зайдите сюда, окликнул его Корягин.
Козелков, как всегда, вошел с поклоном, посмотрел поверх очков на Жебрака, курившего папиросу у раскрытого окна, перевел вопросительный взгляд на Корягина.
Я вас слушаю, Петр Владиславович, проговорил он мягким голосом.
Принесите подворные книги, распорядился председатель.
Козелков внес стопку книг, положил на стол.
Мы должны составить списки всех неблагонадежных, проживающих в станице, сказал ему Корягин.
Требуются куда-нибудь сведения? осторожно спросил Козелков.
Нет, ответил
Корягин. Это нужно для нас.
Жебрак прошел к столу, потушил в пепельнице недокуренную папиросу, сел на стул и после некоторого молчания спросил:
Сколько в станице жителей?
Восемнадцать тысяч, ответил Козелков.
А дворов?
Три тысячи шестьсот пятьдесят три.
Кулацких сколько?
Четыреста тридцать два, пробормотал секретарь.