дорогие? Куры, утки, гуси И никто никому ничего!
Садись! указал Корягин на стул.
Гусочка сел. В глазах у него совсем потемнело.
Мыслимое ли дело? тяжко вздохнул он. Хозяйство ж без присмотру.
Фамилия? спросил Корягин.
Гусочка удивленно вскинул брови.
Чи позабыл ты, Петр Владиславович? Гусочка я. А ежели по-правдашнему, то Игнатчук.
Сословие?
Казак я, казак от рождения, Гусочка ткнул себя пальцем в грудь. И дед был казак, и батько казак, ну и я Та все в роду были казаки.
Какой же ты казак? бросил Ропот.
Ето ты хочешь сказать о дьяке станичной церкви, каковой якобы находился в сожительстве? скороговоркой начал Гусочка.
Точно не знаю, но во всяком случае ты не казак, махнул рукою Ропот. Вот.
А кто ж, по-твоему?
Хамелеон ты, вот кто!
Ето как же понимать? часто заморгал Гусочка. В нашем роду такой фамилии вовек не бывало.
Сдержав улыбку, Корягин поднял на него строгие глаза:
Чин?
Гусочка глупо улыбнулся.
Ну, ей-богу, Петр Владиславович! Ты чи смеешься надо мной, чи в самом деле? Чинов у меня никаких.
Постой, постой, остановил его Ропот. Ты же унтер-офицер.
Хиба? притворно удивился Гусочка. А я шось не помню про унтера. Невже я имел такой чин? Хоть убей выскочило из головы.
У тебя всегда выскакивает то, что тебе невыгодно, заметил Градов, расправляя лопастую бороду на груди. Дурачком прикидываешься.
И не думал, Гусочка пожал плечами. Какой толк в ём, в дурачке том?
Кто-нибудь из родственников за границей есть? спросил Корягин.
Эге ж, есть, осклабился Гусочка. Меньшой брат. Черт его понес туда!
Чем занимаетесь?
Я?
Да, да, вы, конечно, повысил голос Корягин.
Гусочка снова принял Иисусов вид, и на его лице, поросшем жидкими рыжими волосами, застыла выжатая, безобидная улыбка.
Тьфу ты! А я думал сказал он, потом, сложив руки на животе, взмолился: Крест и святая икона, не ворую, Петр Владиславович! Ето на меня по злобе Фекла наговорила.
А какие у тебя с нею счеты?
Гусочка почесал затылок.
Да, ето знаешь Тут дело у нас любовное. Она хотела, чтоб я женился на ей, а я не пожелал.
Ревкомовцы прыснули со смеха.
Это что, твоя очередная сплетня, гражданин Игнатчук? спросил Корягин. Дичинка с начинкой?
Да рази я позволю, товарищ председатель, обиженно проговорил Гусочка. Вот тебе крест и святая икона чистую правду кажу. А Фекла брешет. Ей вот такой хлопчик не поверит.
Я не про то спрашиваю, остановил его Корягин. Ты лучше расскажи нам, как ты агитировал казаков, чтобы они не вступали в ЧОН и в коммуну не шли.
Гусочка вытер подолом полотняной рубашки испарину со лба.
Крест и святая икона, ничего не знаю! вскрикнул он. Не сойти мне с места, ежели кажу неправду.
Ой ли! покачал головой Корягин. Так-то я твоему кресту и поверю. Нам все известно.
У Гусочки задрожали ноги, по спине заползали мурашки.
Неправда ето! Что хотите, товарищи дорогие, а я никому ничего не казал. Мое ли дело мешаться в ваши государственные дела? Да рази тут моя воля?
Дай тебе волю, всех загонишь в неволю, сказал Гуня. Знаю тебя, хорошего. Говоришь: «Да будет твоя воля», а думаешь: «Когда б-то моя»
Для чего ето напрасно казать? упирался Гусочка. Я и так бедую. На меня, что в яму: все сметье валится.
Обижен небось? спросил Корягин.
А то ешо как.
Гусочка сильно потянул ноздрями, почесал за ухом. Корягин встал, оправил гимнастерку под широким поясом и, выйдя из-за стола, предупредил:
Вот что, гражданин Игнатчук. Если еще раз позволишь подобное, тогда пеняй на себя. Понимаешь?
Вот святой крест! взмолился Гусочка, вставая. Ни на яки науськанья не пойду. Ни в жисть!
Ступай! Корягин указал на дверь.
Гусочка осенил себя крестным знамением, прошептал скороговоркой:
Ослобони, господи. Ослобони, всемогущий! Он нахлобучил треух и рысью выбежал из кабинета.
Градов улыбнулся в усы.
Ну и чудак же!
Только прикидывается чудаком, возразил ему Ропот. Я на грош не верю этому мизгирю . Вот.
Ну, а как с теми будем, что бежали из станицы? обратился Гуня к председателю.
Организуем круглосуточную слежку за ними, ответил Корягин. На улицах выставим охрану, и выезд из станицы теперь
будем разрешать только по особым пропускам, как это уже делается в других районах Кубани.
Откель ты взялся, жужжальница? спросил он, не убавляя своей резвости. Чего до меня присуседился?
А де вы булы, дядько, цю ничь? хихикнул мальчуган и отбежал в сторону. В тюгулевке ? Чим-то проштрапились!
Геть от меня, патолочь голодраная! топнул ногой Гусочка. Ач, замазурик!
Малыш показал ему язык, шмыгнул за угол, а Гусочка еще больше прибавил ходу, издали услыхал в своем дворе рев, писк, хрюканье, ржание, почувствовал, как заколотилось его сердце.
Иду, манечки, иду! подбегая к дому, закричал он животным. Отпустили меня, отпустили, анафемы.
Накормив скот и птицу, он принялся доить коров. Носил ведрами молоко в кладовую, из которой так несло прокисшим воздухом, что хоть зажимай нос. Здесь в кадушках, ведрах и баллонах стояли творог, сметана, сливочное масло, кислое и пресное молоко; в ящиках сыр и брынза, и все заплесневело, прогоркло. Но Гусочка почти не обращал на это внимания и каждый день пополнял кладовую новыми молочными продуктами. Он редко вывозил свои товары на базар, а большей частью копил их у себя, чтобы ни в чем не нуждаться, и очень огорчался, если в его хозяйстве чего-нибудь недоставало. Соседям или же знакомым, которые из любопытства спрашивали у него, зачем ему такое громадное хозяйство, обычно отвечал: «Как зачем?.. Есть лучше нета»