***
Вдовица с дочкой постарались, кажется, на оба золотых: каморка обзавелась не только новыми занавесками, но и ковриком на полу, и даже гобеленом** на стене вдоль кровати. Правда, коврик (вернее, отрез ковровой дорожки), судя по поперечным пролысинам, ещё помнил форму ступеней лестницы, где он лежал не год и не два, а гобелен с соколиной охотой выцвел в верхнем левом углу добела,
но всё равно с ними комната смотрелась гораздо приличнее, чем с как угодно выскобленными и отмытыми голыми досками. Потолки и верхнюю часть стен Иветта?.. Ивонна?.. Ива, в общем, побелила, и запах свежей побелки мешался с запахом новой ткани: одеяло и подушки были пухлыми, явно набитыми чем-то помягче сухих листьев или пакли, а простыни радовали глаз яркими полосками по краям. Словом, стало не просто чище, а светлее и уютнее.
Лео, правда, подумал с нервным смешком, что всё это добро и новые подушки-простыни, и не новые коврик с гобеленом станут приданым так и не виденной им ещё Ганки. Не заберёт же он с собой это тряпьё. А в качестве приданого для дочери и сестры рыбака этого вполне должно хватить, если главное её приданое ещё цело. Или как здесь смотрят на девичью честь? В Терновниках да и у соседей, собственно, ни одна девица, кроме самых разбитных или, наоборот, совсем уж робких и забитых, ни в какую не соглашалась задрать подол до свадьбы. «Нет уж, вашмилсть, вот вы мне сперва жениха найдите, а тогда уж и требуйте чего желаете, упрямились нахальные девки. Отец Франко сказывает, в Скрижалях велено не только смердам почитать господ своих, а и господам допрежь всего смердов своих оберечь и обиходить. Вот коли велите пасечникову младшему ко мне посвататься, тут я и вся ваша». А отец Франко, забивающий головы неграмотным крестьянкам лишним знанием Скрижалей, и экзорцист неслабый, и родственник графу поспорь-ка с ним, святошей упрямым, о правах и обязанностях сеньора
Так ведь оно лучше, вашмилсть, верно? спросила Ива, тревожно переводя взгляд с Лео на обстановку и обратно.
Да, конечно, великодушно ответил он. Иди, мне ничего не нужно. Пообедал я в гостинице, а ужинать уже нельзя.
Может, чайку кипрейного с мёдом? предложила она. Господин лекарь сказали, что мёду можно ложечку-другую.
Лео помотал головой. Он и пообедать толком не смог, если честно. Страшно было так, что кусок в горло не лез. И сколько угодно можно было уговаривать себя, что разок он всё это уже пережил. И что в худшем случае будет то, к чему он и так пришёл бы через несколько лет хромота, трость, невозможность ни ездить верхом, ни фехтовать
И всё равно он не представлял, как уснёт этой ночью.
(** В этом мире, разумеется, не было мастерских Гобеленов, но не вижу смысла придумывать новые названия для старых вещей, чтобы потом объяснять их)
***
Дорогой отец,
милостью Девяти добрался я благополучно. Договорился с Филиппом Траском о лечении, снял комнату у доброй и благочестивой вдовы. Изумрудная Гавань небольшой и небогатый городок, цены здесь невысоки, так что мне, я думаю, более чем достаточно будет тех денег, что Вы выделили на моё лечение и проживание.
Кланяйтесь от меня родным и соседям, заверьте матушку, что со мной всё хорошо. Остаюсь Ваш послушный сын
Лео
Глава двенадцатая, в которой Алесса убеждается, что во многой мудрости много печали
Тётка-погодница по имени Адаманта, потягивая холодненькую «Кровь виверны» (Алесса не пожалела денег, чтобы развязать язык хитрой бабе, наверняка знавшей гораздо больше, чем говорившей), подтвердила, что Шахины обычная ничем ни примечательная семья «ремесленников», умеренно состоятельная и вполне себе средняя в магическом плане, а лично она отца знает ровно потому, что родом они из одного города. Сколько у него сыновей она не помнит, в чём провинился Алмаз, понятия не имеет, но если мальчишку в самом деле хотели продать отдать младшим в Старую семью, то она на его месте тоже предпочла бы не быть больше дочерью своих родителей.
Такое супружество, сказала она, слегка передёрнув слишком смело для её лет открытыми плечами, это твоя смерть как мага.
Она вообще была слишком ярко одета и накрашена, а уж украшений на ней было Алесса не удивилась бы, если бы браслеты обхватывали не только пухлые запястья, но и наверняка не менее пухлые щиколотки (на востоке браслеты были обычными украшениями, которые можно носить в любом количестве
и менять, подбирая под одежду). Однако ни одному пьяному придурку даже в голову бы не пришло, будто вот эта крикливо одетая и накрашенная женщина может быть шлюхой, пусть даже и дорогой; а уж Алессе обилие её украшений говорило совсем не об отсутствии у неё вкуса. Да, мага видно сразу и издалека: осанка, походка, взгляд («Ровно абажравшиеся мантихоры», как охарактеризовал всю мажескую братию Люций Красавчик). Но другой маг видит в тебе гораздо больше, чем простой обыватель. Судя по серьгам-браслетам-ожерельям в три ряда, магом госпожа Адаманта была откровенно слабым, но накопителями обвешивалась в таком количестве, что вполне могла выиграть поединок с кем-то гораздо сильнее, чем она, но не столь предусмотрительным. И наверняка, что-то из этих побрякушек либо отражало чужую магию, либо поглощало её. И уж совершенно точно половина перстней, сияющих радугой не совместимых, в общем, камней, зачарована была магами совсем других Школ. Так что того, кто видел в Адаманте только слабенькую стихийницу, ждали очень неприятные сюрпризы. Правда, маги обычно не склонны недооценивать собратьев. Каракурт гораздо мельче тарантула, но много ли шансов выжить после его укуса? Куда меньше, чем если укусит тарантул.