Чудное было житье наше! Отецъ не выговариваетъ, мать не журитъ, уроки прерваны, мы предоставлены бабушкѣ и теткамъ, и сама наша m-lle Rosine возсѣдаетъ въ диванной, кушаетъ на славу, нанизываетъ бисеръ и разсказываетъ тетямъ о belle France . Ихъ любопытство льститъ ей, льститъ тѣмъ болѣе, что батюшка никогда не слушалъ ея болтовни, матушка, очень умная и любознательная, тоже не любила пустой болтовни, а мы относились не только холодно, но даже враждебно, къ la belle France , языкъ которой намъ навязывали насильно.
Вотъ наступали имянины бабушки, имянины торжественныя, о которыхъ мы мечтали цѣлые полгода и вспоминали другіе полгода. По утру просыпались мы рано и одѣвались бабушка и я въ нарядныя платья. Она надѣваетъ шелковое пюсовое платье, чепецъ съ такими же лентами, и турецкую, бѣлую шаль. Я также въ новомъ бѣломъ декосовомъ платьѣ, съ розовыми лентами. Вмѣстѣ сходили мы изъ оранжерейки нѣсколько ступенекъ и шли черезъ корридоръ въ домовую церковь. Въ правомъ углу церкви была ступенька, обшитая зеленымъ сукномъ. Это мѣсто бабушки и ея дочерей. Я съ бабушкой становилась рядомъ, и мы слушали литургію и молебенъ. Потомъ всѣ шли въ диванную и домашніе поздравляли бабушку; съ ранняго утра уже наѣзжали гости. Небогатые сосѣди и сосѣдки, стряпчіе и всякаго рода люди изъ Алексина и даже изъ Калуги изъ Тулы пріѣзжали прежде всѣхъ. Всѣхъ равно мило и любезно бабушка привѣтствовала. Потомъ докладывали, что собралась дворня. Бабушка брала меня за руку и выходила въ переднюю.
Много лѣтъ здравствовать! Матушка, барыня, дай вамъ Богъ всякаго счастія! шелъ гулъ въ передней и далѣе въ корридоръ и буфетъ.
Благодарствуйте, отвѣчала бабушка, кланяясь на всѣ стороны; ближайшіе и слѣдственно самые главные и старшіе слуги цѣловали у ней руку. Вотъ и мою внучку поздравьте. Привелъ мнѣ Богъ опять увидѣть у меня въ домѣ дѣтей и внуковъ.
Слава Богу, матушка, слава Богу! а внучка-то ваша, Любовь Григорьевна, ужъ почитай невѣста, говоритъ старикъ Ѳедоръ.
Ну гдѣ еще, отвѣчала бабушка, наши времена другія. Ей еще учиться надо, 15 лѣтъ ей только-что минуло. Вотъ годовъ черезъ 5 увидимъ. Да я не доживу.
И, что вы это! Сто лѣтъ вамъ жить по вашей добродѣтели, по вашей добротѣ.
Спасибо, говорила бабушка. Ну, зайдите къ Аннѣ Ѳедоровнѣ, она васъ угоститъ чаемъ, и чѣмъ Богъ послалъ.
И вся дворня валила къ Аннѣ Ѳедоровнѣ экономкѣ, лицу почетному, загадочному и чудному. Въ будни она постоянно лежала на перинѣ, на площадкѣ внутренней лѣстницы и курила короткую трубку. Въ праздникъ она слѣзала съ своей площадки и садилась на диванъ. Подлѣ нея визжала, лаяла и старалась укусить всякаго проходящаго маленькая болонка, красноглазая и красноносая, по имени Нарциска.
Принявъ и отпустивъ дворню, бабушка шла мимо своей спальни и вдругъ, какъ бы невзначай, останавливалась.
Люба! говорила она.
Что прикажите, бабушка, говорила я.
Поди ко мнѣ.
Мы входили въ спальню. На моей памяти эта самая остановка у дверей спальни и это самое восклицаніе: Люба , повторялись всякій годъ въ ея имянины въ одинъ и тотъ же часъ, въ продолженіе лѣтъ десяти, и должны были повторяться столько лѣтъ, сколько прожила бабушка. Въ спальнѣ, на столѣ, обыкновенно стояла шкатулка; бабушка шарила въ карманѣ, гремѣла ключами и вытаскивала крупную связку, отпирала шкатулку и вынимала три какія-нибудь вещицы. Она клала ихъ передо мною и говорила:
Выбирай, моя имянинница, любую. Одна тебѣ, одна твоей меньшой сестрѣ, одна моей другой внучкѣ, Любѣ.
У бабушки была другая замужняя дочь, которая въ ту пору жила далеко, ибо мужъ ея находился на службѣ за Ураломъ. У ней было много дѣтей, а старшая дочь называлась, какъ я, Любой.
Я не смѣю выбирать, подарите мнѣ, что вамъ угодно.
Я не знаю, что тебѣ нравится больше.
То
нравится, что вы сами выберете.
Можно подумать, что это происходили китайскія церемоніи. а между тѣмъ, напротивъ, то были не церемоніи, а деликатность и сердечность отношеній. Бабушку и меня связывала нѣжнѣйшая любовь, и, конечно, та вещь была мнѣ дороже всѣхъ, которую бы она дала мнѣ своею рукою.
Но бабушка настаивала, и я должна была выбирать. Я робко указывала на вещицу, бабушка брала ее и вручала мнѣ. Въ тѣ ея имянины, о которыхъ я разсказываю, она не предложила мнѣ нѣсколькихъ вещей на выборъ, а вынула изъ шкатулки небольшое жемчужное ожерелье, съ фермуаромъ изъ аметиста, осыпаннымъ розами, замѣчательно тонкой работы, и надѣла его мнѣ на шею. Въ восторгѣ отъ нечаяннаго, прелестнаго подарка, пылая лицемъ, вышла я изъ спальни рука объ руку съ бабушкой, а мнѣ на-встрѣчу попалась тетя Наталья Дмитріевна и надѣла мнѣ на руку кольцо съ яхонтами и двумя брилліантами, а тамъ за нею и тетя Саша подарила другое колечко съ алмазомъ. Я себя не помнила отъ радости, и мы всѣ вошли въ диванную. Тамъ на столѣ уже приготовлены были подарки для самой бабушки. И батюшка, и матушка, и дочери, и отсутствующая дочь Катерина Дмитріевна, и домашніе, и сосѣди, всякій сдѣлалъ или прислалъ ей свое маленькое приношеніе. Я вышила ей подушку, и эту подушку взяла бабушка бережно и положила на свой диванъ. Матушка, усмотрѣвъ на мнѣ жемчугъ, сказала бабушкѣ: