Степку князь тоже ценил, что не мешало ему частенько морщиться, глядя на его заискивающую холопью рожу. А уж если и приснилась бы Михаилу Яковлевичу совместная трапеза со Степаном, то эдакий кошмар он бы помнил всю жизнь. Черкасский немного брезговал своим приказчиком. И Степка принял бы это как должное, коли бы не знал, как князь относится к садовнику. Но Борецкий знал. И пришел поизмываться над заморским везунчиком.
В просторной светлой избе, наполненной тонкими цветочными ароматами, голландца не оказалось. Решительно потеснив садовые ароматы стойкой человеческой вонью, замешанной на перегаре, мужики разочарованно столпились при входе в светлицу. Там на лавке сидела и плела корзинку пятнадцатилетняя Василиса, дочка садовника, рожденная крепостной бабой, вскоре после родов испустившей дух. С тех пор подрастающая дочурка стала главным сокровищем садовника. Ладненькая, смышленая, ловкая и работящая, она незаметно выросла в красивую девушку.
Доброго здравия вам, дядя Степан. Папенька в саду кустарник выправляет. Коли вам надобно, там его отыщете, пропела она и улыбнулась.
Степан наклонил голову вниз и вбок, словно свирепеющий бык. Всполохи чужой души, так изменившей его глаза, теперь плясали в них, словно огонь на ветру. В злобной улыбке искривив рот с запекшейся слюной в уголке, он утробно прорычал:
Да на кой ляд нам твой папенька сгодился? Когда тут такая девица томится одинешенька!
И бросился на Василису, подгоняемый своими прихлебателями, напирающими сзади. В мгновение ока четверо мужчин подмяли под себя хрупкую девочку. Она пропала под ними, словно в пасти свирепого и безжалостного животного.
Когда Вольфган вернулся из сада, Василиса сидела в светлице в разорванном окровавленном сарафане, забившись в угол. Вне себя от ужаса, она почти ничего не могла вымолвить, но имя приказчика произнесла, заикаясь, сквозь слезы.
Князь в тот день с раннего утра отбыл в Москву, покорившись неотложным делам, зовущим срочно прибыть ко двору. А потому садовник, белый как полотно, не мог броситься в ноги своему покровителю, ища защиты и справедливой кары для обезумевших зверей. Вольфган знал, что Черкасский вернется лишь через пару дней. Тихий, сдержанный голландец вдруг с испугом понял, что прожить два дня без возмездия он не сможет.
Спустя пару часов к Степану пришло отрезвление. Да пришло не одно, а под руку со страхом, пронизывающим до костей.
Князь вернется и запорет, насмерть запорет, видит Бог, шептал он, обхватив голову руками. Бежать, бежать надобно. В лес уйду. К лихим людям уйду. Бежать, бежать в лес, скороговоркой повторял он, раскачиваясь на лавке. Но страх перед новой свирепой жизнью среди тех, кто походя убивает своих же братьев-разбойников за чарку хлебного вина, был даже сильнее страха перед смертельной поркой. Не в силах больше справляться с ним, он вновь ринулся в хмельную пучину вместе со своими товарищами.
Закрывшись в небольшой высокой избе с крохотным оконцем, служившей складом и местом для сушки трав и вяленой рыбы, насильники забрались на чердак, увешанный связками зверобоя, и принялись пить ягодную брагу, в которую для крепости влили остатки «горелого вина». После второй чарки страх прошел. Третья подарила Степке и его товарищам былую удаль. Сговорившись завтра утром вместе уйти к разбойникам, они выпили еще. Крякнув и утерев рот рукавом, Степан спокойно сказал:
А пошто нам бежать? Неужто не сдюжим управиться с немчурою да с девкой его?
Так как же то возможно? опешил псарь Никита.
Да поди, не велика наука.
Выманим сволочь заморскую из избы, оглушим по темечку, да в лес, в болото, сквозь зубы отвечал Степка. А там мы и видеть не видели, слыхать не слыхивали. Знаем только, что в лес собирались, за кувшинками. Вот и сгинули!
И то верно! весело забасили Степкины подельники, вновь наполняя чарки. Стремительно пьянея, они стали покрикивать, заливаться громким смехом, пихая друг друга кулаками в бока. И не почуяли беды. Наполнив чарки сызнова, они только собрались выпить, как замерли, туповато пялясь друг на друга пьяными мутными глазами.
Что за неладный! тревожно пробормотал Степка, потянув носом. Запах дыма родил в его хмельном мозгу картину пожара, бушующего на подворье. Мигом слетев с чердака, Степан пнул дверь, норовя выскочить из избы.
Да не выскочил. Дверь стояла намертво, будто была единым целым со стеной, сложенной из добротных тяжелых бревен. Мгновенно трезвея, он дернулся к маленькому оконцу. Приказчик достиг его одним проворным прыжком, но в этом прыжке он многое успел. Понял, что если здесь так сильно пахнет дымом, то горит все поместье разом. Услышал сухой треск. И увидел размашистый язык пламени, лизнувший проем окна. И вот тогда закрытая дверь стремительно превратилась в крышку гроба, приваленную толстым слоем земли. Черный густой дым повалил в сруб. С диким воплем Степка бросился к двери, неистово молотя в нее ногами. С обратной стороны, будто в ответ ему, застучал молоток, вгоняющий в доски гвозди.
Дворовые люди, завидевшие дым, бросились к пожарищу с водой и песком. Но было поздно. Четверо нечестивцев, черные от копоти, удивленно ходили вокруг сруба, ощупывая себя и пялясь на пожар. Да только никто их не видел. Никто, кроме богомолицы, размеренно шагающей чуть поодаль от горящей постройки, в которой, корчась и задыхаясь, насильники встретили свои последние минуты. Увидев ее, призраки бросились на колени, приняв ее не то за смерть, не то за святой дух. Но она лишь вытянула в их сторону посох с крестом и, оскалившись, злобно зашипела. Да пошла прочь.