Кейн был знаком с греческой мифологией лучше, чем предполагал изначально, пять невозможно давних лет назад, в университете Райса. Греки усматривали потаенный смысл во всем, что видели, одушевляли жаждой крови и амбиций бездушную вселенную. «Что знали они, чего не знаем мы?» размышлял Кейн.
Под монотонную диктовку Такахаси Кейн забывался недолгим сном и выплывал из него, преследуемый болевыми импульсами. Потом пискнул сигнал входящей передачи, и оказалось, что прошло еще полчаса.
Кошмарное наложение картинок на миг совместило лицо Моргана с издырявленным кратерами овалом Деймоса. Неестественно черные, явно крашеные волосы Моргана стояли на затылке торчком там, где пальцы магната то и дело ерошили их. Морган был морщинист и неулыбчив. В Хьюстоне сейчас раннее утро, но непохоже, чтобы предшествующей ночью он спал.
Телеметрия показывает успешный выход на орбиту Марса, сказал он. Каждая реплика предварялась восемнадцатиминутным ожиданием, что придавало Моргану странный вид человека, говорящего с автоответчиком. Поздравляю, хотя, гм, несколько запоздало.
Кейн видел за его спиной пять-шесть белых рубашек: это корпели над консолями в своих загородках инженеры ЦУПа. Картинка мерцала и подрагивала, Морган то и дело отвлекался на что-то происходяшее сразу за камерой.
Нам особо нечего добавить, кроме того, что мы, гм, вами очень гордимся, желаем вам удачного перехода в модуль и безопасной высадки.
Дисплей снова замерцал, Кейна пробила дрожь. НЛП? Сукин сын внедряет в передачу подсознательные сигналы. Он отвел глаза и огляделся. Казалось, больше никто этого не замечает. Что задумал Морган? Что, блин, вообще там происходит?
Я, м-м, думаю, что на этом пока всё. Как только получим ответный сигнал, тут же свяжемся с вами.
Морган прокашлялся, и экран потемнел, начиная с периферии поля зрения.
Кейн подумал, что у Моргана наверняка предостаточно поводов для беспокойства. Взять хотя бы посадочный модуль. Ни на Земле, ни на орбите не осталось ни одного полностью функционального образца марсианского экскурсионного модуля, а если бы и так, то перевезти его на Марс не хватило бы топлива. Морган исходил из смелого предположения, что какой-нибудь брошенный на Деймосе модуль да удастся починить или запустить. Если не получится, им предстояло девятимесячное возвращение на Землю с пустыми руками, и Кейн не был уверен, что обратный путь обойдется без убийств или самоубийств.
При всем разнообразии
индивидуальных талантов командная работа у них не ладилась. Такахаси держался покровительственно, отстраненно, будто все время делал мысленные заметки о поведении каждого члена экипажа и сравнивал их с гипотетическими предельными значениями биологической и микросоциальной дезорганизации. Кейн не сомневался, что по всем показателям он худший. Может, это и паранойя, но переубедить себя не получалось.
Лене миссия казалась очередным отрезком безделья длиной в девять месяцев после пяти лет тщетных попыток возобновить практику. Она первой потеряла интерес к рекомендованному НАСА режиму тренировок и симуляций; настроение у нее прыгало непредсказуемо, хотя и в узком спектре эмоций. А что не менялось после того инцидента на раннем этапе полета, так это недоверие и страх перед Кейном.
Если кто-то и мог скрепить их в команду, так это Риз. Даже Такахаси поначалу относился к нему с некоторым трепетом. Они все помнили, как Риз водружал американский флаг на Марсе, в те годы, когда еще существовала Америка, когда Марс был для всех важен, пускай и только потому, что русские первыми до него добрались.
Воспомнания Кейна были ярче, чем у остальных: подростком он проводил выходные в Космическом центре имени Линдона Джонсона, а Морган, пользуясь привилегиями крупнейшего правительственного контрактора, устраивал ему туры в тренировочном шаттле, давал посидеть в переднем ряду ЦУПа и водил на обеды в столовую для астронавтов. Риз в те годы казался не человеком, но кем-то большим: трансцендентным существом, физически посетившим иной мир.
Поэтому Кейн ожидал от него каких-то претензий на духовное лидерство, рассматривал как моральный столп экспедиции. Этого так и не случилось. Девять месяцев полета Риз практически не вылезал из треугольной каюты, паря там в позе лотоса и едва касаясь колен сложенными в кружки большими и указательными пальцами. О том, что побудило его вернуться на Марс в шестидесятилетнем возрасте, рискуя жизнью при торможении об атмосферу на антикварном корабле НАСА, Риз не говорил, хотя ясно было, что к Моргану он не питает никакой привязанности.
Личные же мотивы самого Кейна почти так же трудно поддавались формализации. В какой-то момент участие в марсианской экспедиции виделось ему очевидным шагом по карьерной лестнице, театральным жестом, призванным возвратить утраченную на войне живость. Время было выбрано адекватно; он не женат, ни с кем не флиртует, у врачей претензий нет, а должность в департаменте трудовых отношений «Палсистемс» практически синекура.
Теперь же ему казалось, что он совершил ошибку, допустил дорогостоящий просчет, отдаливший его от линии бизнес-фронта, чреватый профессиональным или даже буквальным самоубийством.