И, надо сказать, что это в итоге так и осталось единственно успешной попыткой коммуникации с окружающими меня взрослыми. Доходило до смешного при появлении в поле моего зрения какого-нибудь силуэта зрение постепенно улучшалось, появлялась четкость, палитра цветов сначала тусклая постепенно начала приобретать знакомый из прошлой жизни состав я честно пытался проплакать SOS азбукой Морзе. Три коротких, три длинных, три коротких, благо запомнить не сложно, как и воспроизвести даже при скудном наборе доступных к воспроизводству детским горлом звуков. Успеха эта попытка сообщить окружающим о моем бедственном положении не принесла, и в итоге, спустя некоторое время и десяток провалившихся попыток, я на это дело просто забил, посчитав, что раз я объективно не могу повлиять на окружающую реальность, то и переживать по этому поводу не стоит. Пусть все идет своим чередом.
Спустя несколько месяцев по понятным причинам, точно сказать, сколько конкретно прошло дней с моего рождения было затруднительно зрение более-менее пришло в норму, и я наконец приступил к изучению окружающего мира вокруг. Первое, на что я обратил внимание был высокий потолок, украшенный какой-то замысловатой лепниной. Явно не хрущевские
два семьдесят, как бы не в полтора раза больше. Да и вообще обстановка в тех помещениях, в которых мне удалось побывать выглядела со всех сторон странно. Она куда больше походила на какой-то музей чем на жилую квартиру образца двадцать первого века. В принципе, после всего произошедшего со мной, начиная от гибели и заканчивая переселением души для простоты я мысленно оперировал именно такими понятиями удивляться еще и сменой эпохи было бы совсем глупо.
Кроме изысканных хотя как на мой вкус, предпочитающий более простой «скандинавский» стиль, изысканными они не были, скорее аляповыми и перегруженными мелкими деталями интерьеров в пользу того, что сознание мое попало не в простого крестьянина, говорило большое количество различной прислуги, постоянно находящееся близ тела младенца. Помимо откровенно крестьянского вида кормилицы, это было полдесятка всяких мамок, спешащих кормить-пеленать-укачивать мою тушку по первому же писку, а еще троица выглядящих более «официально» дам, которые меняясь по очереди дежурили рядом и днем, и ночью. Видимо нахождение рядом с ребенком было либо почетной, либо высокооплачиваемой работой. Впрочем, может быть, что и то, и другое. Еще иногда появлялись другие взрослые мужчина и женщина, приходящие, впрочем, по-отдельности видимо родители этого тела. Они, однако, никакого участия в повседневной моей жизни не принимали, ограничиваясь короткими визитами.
Тайна моего происхождения раскрылась, что называется, в рабочем порядке. В какой-то момент, когда мои уши более-менее адаптировались к нахождению вне материнской утробы, и я начал четко различать человеческую речь вокруг, одна из присматривающих за младенцем дам назвала своего подопечного «его императорским высочеством». Смешно, учитывая контекст.
Его высочество снова хнычет, нужно поменять пеленки, произнесено было на русском языке, хоть и с заметным английским акцентом. Гораздо позже я узнал, что главной нянькой, назначенной чтобы безотлучно находиться при малыше в течение первого года жизни была мисс Лайон чистокровная шотландка Бог весть какими судьбами занесенная в Петербург.
А еще меня называли Николаем, и это имя, если приложить его к обращению «ваше высочество», меня откровенно пугало. Времени на раздумья у меня было более чем достаточно по сути все свободное время я мог посвятить только этому занятию и из не слишком великих своих знаний истории я сумел вспомнить штук пять носителей этого имени.
Первым понятное дело, был Николай под номером 2, партийная кличка «кровавый». Вот уж в кого попадать бы мне совсем не хотелось. Кроме него, вроде в те же времена было еще пара Николаев великих князей. Во всяком случае на ум приходит тот Николай Николаевич, он же НикНик, который до середины войны был главнокомандующим Русской Императорской Армии, и который был ответственен за Великое отступление. Его биографию я не помнил совершенно, но отдельные известные эпизоды намекали, что персонажем он был тем еще. Плюс, если он Николай Николаевич, это предполагает наличие еще одного великого князя того же имени, о котором я не мог вспомнить вообще ничего.
Четвертым был старший сын Александра Освободителя, умерший в молодом возрасте от какой-то хвори. Была ли она врожденная или благоприобретенная, без наличия под рукой интернета сказать было невозможно, и это тоже порождало тревожные мысли.
Последним был Николай, как это не странно, первый, по прозвищу «Палкин». Автор знаменитой закуски к коньяку, персонаж многочисленных исторических анекдотов, умудрившийся за неполных тридцать лет просрать все что Россия приобрела за время наполеоновских войн.
Определить в какого именно Николая меня занесло, было проблематично, хотя по отдельным отличительным чертам, постепенно у меня сложилось понимание, что вокруг скорее начало девятнадцатого века, чем его конец. Были ли в те времена еще какие-то обладатели сего имени кроме сына императора Павла, а конечно же не помнил, поэтому постепенно начал себя отождествлять именно с будущим одиннадцатым императором всероссийским. Впрочем, о порядковых номерах российских монархов говорить было пока откровенно рано, учитывая, что пока должен был править Павел, а я пока даже наследником не был.