Наутро после того, как Понятовский скончался, все его бумаги были тщательно собраны и опечатаны; операцию эту, по приказанию Павла I, возглавил сам канцлер граф Безбородко, что уже само по себе свидетельствовало о том значении, какое придавалось архиву изгнанника. Графу был придан князь Репнин, бывший, в своё время, русским послом в Польше и хорошо с экс-королём знакомый имя Репнина неоднократно встречается на страницах «Мемуаров».
Среди собранных «комиссией» бумаг оказались и два тома записок Станислава-Августа; то были первоначальные варианты, наброски «Мемуаров» по многочисленным свидетельствам, Понятовский начал писать свои воспоминания в 1771 году. Секретарь покойного, Христиан Вильгельм Фризе, последнее время фиксировавший на бумаге всё, что диктовал ему его господин, самому Понятовскому писать помногу было уже трудно, передал, однако, князю Репнину ещё восемь тетрадей.
Это и был полный, окончательный текст «Мемуаров». Работа над которым шла в Петербурге буквально до последнего дня. Зимой 1797 года двоюродный племянник Понятовского, князь Адам Чарторыйский-младший, навестивший дядю в Мраморном дворце, застал его ранним утром за
письменным столом бледным, растрёпанным... Он правил текст мемуаров.
Тетради, переданные Фризе, были опечатаны отдельно и отправлены на специальное хранение. Остальные же бумаги Понятовского, включая и первоначальные варианты его записок, передали в архив Коллегии по иностранным делам. Оттуда оба тома попали в Краков, в коллекцию рукописей 8 князей Чарторыйских (скорее всего, с помощью того же князя Адама одного из «команды реформ», задуманных Александром I); выдержки из них публиковались уже в девятнадцатом веке по-французски (на языке оригинала), по-польски, по-немецки то были, в сущности, небольшие части, отрывки окончательного варианта; любовные похождения Понятовского в России были обычно «стержнем» этих публикаций.
Что же касается рукописей, оставшихся на спецхранении в Петербурге, то известно, что ими дважды, в 1832 и 1841 годах интересовался Николай I, причём, по некоторым данным, после того, как пакет побывал у императора вторично, он уменьшился в объёме... Полвека спустя, рукописи были вновь востребованы во дворец, на этот раз Аничков: Александр III не только сам с интересом читал «Мемуары», но и давал их на время кое-кому из своего окружения, также проявлявшего к запискам столетней давности немалый интерес есть документальные свидетельства этого.
Наконец, в 1907 году Николай II решился передать рукописи Понятовского в архив Академии наук и дал согласие на то, чтобы их готовили к печати.
С трудом увидевшие, таким образом, свет в полном объёме, записки, которым придавалось такое значение, действительно заслуживают пристального внимания. И не только как весьма своеобразный документ эпохи, завещанный нам человеком, разносторонне образованным и оказавшимся по велению судьбы в самом центре политической жизни Европы, но и потому ещё, что человек этот принадлежал к семье Понятовских, выделявшейся на общем фоне дворянских семей и кланов своего времени талантами, развитием, знаниями, глубочайшей порядочностью.
Не случайно несколько поколений этой исключительно интересной семьи заслужили доверие, уважение, восхищение не только в Польше, но и далеко за её пределами.
Мать автора, Констанция Понятовская, характеризуется в «Мемуарах» достаточно подробно. Обладая твёрдой волей, ясным умом и великолепной для женщины своего времени общеобразовательной подготовкой, она сумела достойно воспитать и поставить лицом к лицу с жизнью шестерых детей. Но этого мало: семья князей Чарторыйских, из которой Констанция была родом, играла весьма значительную, временами решающую роль в государственных делах Польши восемнадцатого века, и мать Станислава-Августа участвовала наравне с мужчинами в выработке политики и тактики семейной «партии», причём, голос её не раз оказывался решающим.
Что же касается отца мемуариста...
Около 1650 года на дочери владельца местечка Понятое Плоцкой губернии женился выходец из Италии Джузеппе Торелли этот брак и положил начало семье Понятовских. Итальянская кровь многое объясняет, я полагаю, в эмоциональном микромире каждого из её членов, мало соответствовавшего ни тогдашнему польскому, ни, тем более, «сарматскому» стандарту.
Станислав-Август не был исключением: многие страницы его записок свидетельствуют об этом.
Итак, прадедом его был Торелли; дедом Франц Понятовский, сын Джузеппе; бабкой Елена Понятовская, принадлежавшая по рождению к чистопольской семье Невяровских.
Станислав Понятовский-старший, отец Станислава-Августа, был, судя по всему, одной из наиболее заметных среди польского дворянства первой половины восемнадцатого века фигур. Европейски образованный, талантливый, деятельный, на редкость простой в общении, прекрасно владевший пером, он не только верно служил Польше и Литве на нескольких весьма ответственных постах именно служил, а не занимал эти посты, как это бывало сплошь да рядом в те времена, но и был широко, и с самой лучшей стороны, известен в Европе. Во Франции прежде всего. Вольтер не случайно встречался с ним, и переписывался с ним, и так высоко оценил его в своей «Истории Карла XII» .