В наушниках потрескивало. Разряды слабые, но частые, словно кто-то настраивался на нашу волну. Повернув регулятор громкости до отказа, я максимально усилил звук и, отрегулировав диапазон тонкой настройки частоты, стал тщательно, как никогда, вслушиваться в эфир. Полная тишина. Ни голосов, ни морзянки. Ничего. Я сдвинул на затылок один из наушников и сунул руку в карман, чтобы вытащить пачку сигарет.
Рация оставалась включенной. И тут, в третий раз за этот вечер, менее чем через 15 минут с тех пор, как я слушал ту грустную песню в последний раз, певец запел ее снова: «Моя красная роза стала белой».
Этого нельзя было выдержать. Я сорвал наушники, подбежал к рации и выключил динамик таким резким рывком, что чуть было не сломал выключатель. Вытащив из-под стола бутылку виски и не разбавляя содовой, плеснул его в стакан. Потом снова надел наушники. И вдруг услышал
CQR вызывает CQS. CQR вызывает CQS. Ты слышишь меня? Отбой.
Я вцепился в ключ передатчика и микрофон так поспешно, что задел стакан. Виски расплескалось по столу, стакан упал на деревянный пол и со звоном разбился.
CQS здесь. CQS здесь! заорал я. Это ты, Пит? Отбой.
Я. Придерживаюсь курса и времени. Сожалею, что запоздал со связью, голос Пита был слабым и далеким, но даже ровный металлический тон микрофона не мог заглушить в нем напряжения и злости.
Торчу здесь уже несколько часов, в моем голосе сквозь облегчение проскальзывало раздражение. Когда я почувствовал это, мне стало стыдно. Что-нибудь не так, Пит?
Да, неприятности. Какой-то шутник узнал о грузе у нас на борту. А может, мы просто не понравились ему. Он сунул за рацию взрывное устройство. Детонатор и взрыватель сработали, а начинка гелигнит, тротил или еще какая-то хреновина не взорвалась. Вышла из строя рация. Хорошо еще, что Барри захватил с собой полный ящик запасных деталей. Он только что отремонтировал рацию.
Мое лицо стало мокрым от пота, руки дрожали. Голос тоже.
Ты хочешь сказать, что кто-то подложил бомбу и пытался взорвать самолет?
Да.
Кто-нибудь ранен? я с ужасом ждал ответа.
Успокойся, брат. Только рация вышла из строя.
Слава Богу. Будем надеяться, что на этом неприятности кончились.
Ты только не волнуйся, но вот уже 30 минут у нас на хвосте висит сторожевой пес какой-то самолет американских военно-воздушных сил. Из Барранкильи, должно быть, вызвали эскорт, чтобы присмотреть за нами, Питер резко рассмеялся. Ведь американцы весьма заинтересованы в грузе, который у нас на борту.
Что это за самолет? я совершенно растерялся, ведь он не только прошел 200-300 миль до Мексиканского залива, но к тому же еще и перехватил наш самолет без радионаведения. Тебя предупреждали об этом самолете?
Нет, но тревожиться нечего, он и вправду американский. Мы только что разговаривали с кем-то из его экипажа. Им все известно и о нас, и о нашем грузе. Это старый «Мустанг», оборудованный дополнительными бензобаками для дальних рейсов. Истребитель не смог бы так долго продержаться в воздухе.
Понятно, видно, я, как всегда, волновался без всяких на то оснований. Какой держишь курс?
Постоянный 040.
Где находишься?
Он что-то сказал, но я не разобрал. Прием ухудшился, нарастали помехи.
Повтори, будь добр
Барри сейчас исправляет навигационный прибор. Трудится вовсю. Просит еще минуты две
Дай мне Элизабет.
Привет, Вилко! Потом пауза, и снова ее голос. Голос женщины, которая была мне дороже всего на свете: Я очень сожалею, дорогой, что мы так напугали тебя. В этих словах была вся Элизабет: сожалела, что меня напугала, и ни слова о себе самой.
У тебя все в порядке? Ты уверена, что у тебя
Конечно, голос ее тоже был отдаленным и еле слышным, но в нем звучали присущая ей жизнерадостность
и бодрость. Я слышал их, хотя нас разделяли 15 тысяч километров. Мы почти у цели. Вижу на земле огни, минутное молчание, и ее тихий, едва слышный голос: Я очень люблю тебя, дорогой. Люблю навсегда, навсегда, навсегда
Счастливый, я откинулся в кресле, расслабился и наконец-то начал успокаиваться. Потом вскочил и уже наполовину наклонился над рацией, как вдруг услышал крик Элизабет и вслед за ним резкий, голос Пита:
Он пикирует прямо на нас! Ты слышишь?! Этот подонок спикировал прямо на нас. Он открыл огонь и стреляет из всех пулеметов. Он идет прямо
Голос Пита перешел в какой-то задыхающийся, булькающий стон. Стон прервал отчаянный и мучительный крик Элизабет, и в то же самое мгновенье меня оглушило стаккато взрывающихся снарядов, от которого завибрировали наушники на моей голове. Все это продолжалось не более двух секунд, а то и меньше. Потом тишина: ни пальбы, ни стона, ни крика. Гробовая тишина.
Две секунды. Две секунды, отнявшие все, что было для меня жизнью. Две секунды, оставившие меня в полном одиночестве в пустом, жестоком, разрушенном и бессмысленном мире.
Моя красная роза стала белой.
Это произошло 3 мая 1958 года.
Глава 1
Судья Моллисон очень разочаровал меня. Он не соответствовал ни одной из моих характеристик, за исключением, возможно, моральных принципов, а их с первого взгляда не обнаружишь. Он был молод, чисто выбрит, в безупречно сшитом светло-сером костюме из тонкой шерсти. Галстук старомодный. Что касается мятной водки, то сомневаюсь, что он вообще заглядывал в бар, если не считать случаев, когда у него возникало желание прихлопнуть это заведение. Он выглядел мягким, не будучи таковым, он выглядел умным и полностью соответствовал этому определению. Его ум был острым, как игла. И сейчас, проткнув меня ею, он с бесстрастным лицом наблюдал, как я извиваюсь. И выражение его лица было мне совсем не по вкусу!