Ответ издевательский.
Вы знаете, как называется ваш поступок?
Да как он называется? Ушел, и все.
Его благодушие раздражает. Я сурово говорю:
Нет, в наших законах есть более точное определение для таких действий дезертирство.
Ну, это вы зря, гражданин следователь, усмехается Духаренко. Если бы я захотел дезертировать, я бы в Ташкент драпанул, а то куда подальше. Вы же знаете: я назад шел.
Что ж, в его словах есть своя логика. Но и двухдневная самовольная отлучка тяжелый проступок...
Почему вы самовольно ушли из части?
Надоело. Сиди тут и жди, пока какой-нибудь фашистский вшиварь тебе пулю промеж глаз влепит или бомбой трахнет. Развлечения никакого. А в деревне этой у меня баба знакомая, Фроська. Когда я на фронт с маршевой топал, мы там заночевали. Дай, думаю, смотаюсь к ней в гости на ночку, пока в резерве стоим...
Собрались на ночку, а уже двое суток гуляли?
Это верно, лишек перехватил. Да вы, гражданин следователь, напрасно сомневаетесь. Хоть так, хоть этак. Все равно ж назад шел.
Медленно перелистываю бумаги, разложенные на столе. Вот акт задержания, список вещей и документов, отобранных у Духаренко. Они написаны на листках ученической тетрадки корявым почерком старшины роты, к которому вначале был доставлен «пропавший» солдат.
А вот и сами документы. Я перебираю их. Солдатская книжка, какие-то справки...
По списку документов должно быть девять. Я пересчитываю девять. Значит, все в порядке.
В конце концов я решил, что следует, не мудрствуя лукаво, записать все показания Духаренко и кончать дело. Ведь от меня теперь требуется только это...
Наутро я выехал в прокуратуру. Трофейная кобыла с романтическим именем Эльма, стихийно переименованная ездовыми в Шельму, осторожно ступала по рыхлому уже насту.
Откровенно говоря, я был, в общем, доволен собой.
В конце концов по-настоящему работать с Духаренко я начал лишь вчера, а уже сегодня дело оформлено. Есть показания старшины и солдат, задержавших «пропавшего без вести». Есть показания самого Духаренко... Нет, дорогие профессора, не зря вы ставили отличные отметки студенту Кретову! И пусть пока дела попадаются мне на редкость нудные попадется же когда-нибудь настоящее? Эх, скорее бы!..
Дорога повела вверх, на поросшую кустарником высотку. В это время сзади, из молодого ельничка, подряд, с короткими интервалами ударило несколько ружейных выстрелов. Эхо я уже не услышал: оно растворилось в растущем рокоте моторов самолета. Так и есть «рама»... Это чертов «фокке-вульф» чуть не каждый день прогуливается над нашими позициями. Он действительно похож на раму, потому наши бойцы и произносят с такой ненавистью это безобидное слово.
В прокуратуре я застал одного Гельтура. Хранитель нашей канцелярии не без ехидства приветствовал меня:
Ну-с, с чем пожаловал на сей раз, пламенный патриот юстиции?
С законченным делом, небрежно ответил я.
Уже? удивился Гельтур. Прости за комплимент, Алеша, но ты молодец.
Да что там! слегка покраснев, отмахнулся я. Дело ясное, как гривенник. Через два часа во всем сознался...
Собственно, «сознался» Духаренко сразу же. Но «два часа» звучало гораздо солидней: значит, все-таки упирался, а я разоблачил.
Вещдоки привез?
Я выложил перед Гельтуром дело и протянул ему сверток с документами и справками, отобранными при аресте у Духаренко.
Гельтур все перелистал, потом пересчитал и, наконец, перечитал от начала до конца со свойственной ему фанатической аккуратностью: даже пальцем водил по строкам.
Да, дело ясное, что дело темное, наконец изрек он.
Эту реплику я пропустил мимо ушей.
Ну и что же ты теперь собираешься с этой историей делать дальше? поинтересовался Гельтур.
Напишу заключение и толкну дело к Пруту, беззаботно ответил я и тут только обратил внимание на чересчур ласковый тон Гельтура. Но было уже поздно.
А как вы, молодой человек, объясните эту справочку? с наслаждением спросил он.
Эту бумажку?
Этот до-ку-мент, молодой человек. Документ, оказавшийся в руках подследственного.
Я взял узкий потертый листок.
Справка как справка. Серая бумага, фиолетовые чернила, в углу штамп госпиталя, заверена гербовой печатью. Если верить написанному, выдана она какому-то капитану Цветкову в том, что ему действительно предоставлен трехнедельный отпуск после ранения.
Черт возьми, как же я раньше не обратил на нее внимания?! Скорее всего справка липовая, сработана на всякий случай самим Духаренко и ее следовало приобщить к делу специальным постановлением как немаловажную улику. Но разве от этого что-нибудь в деле Духаренко существенно изменится? Вряд ли. Судя по всему, он действительно возвращался в часть.
Так что же, юный детектив, вы на это скажете?
А что мне говорить? стараясь сохранить полное спокойствие, отвечаю я. Можно, конечно, приобщить ее к делу.
Можно приобщить? Иными словами, можно и не приобщать? издевается Гельтур.
Можно и не приобщать, заявляю я уже из чистого
упрямства.
Молодой человек, свет Алешенька! торжественно произносит Гельтур. Как только окончится война, приходите ко мне на Крещатик. Я вас пристрою в лучшую адвокатскую контору полотером. Более серьезную юридическую должность я не смогу вам доверить при всем моем к вам расположении.