Я сообщил, что у вас пропала жена, сказал он Парсонсу. Из больниц никаких сведений не поступало.
Парсонс зажег свет в другой комнате, в глубине дома, куда вела дверь из гостиной, и Берден прошел за ним. В комнате с середины потолка свисала тусклая лампочка под бумажным колпаком. «Шестьдесят ватт, не больше», определил Берден. Из-под колпака сноп неяркого света освещал пространство внизу, потолок же оставался в тени. В центре его еле была видна лепнина, изображающая гирлянду спелых плодов, углы потолка тонули в темноте. Парсонс поставил чашки на буфет. Буфет представлял собой огромное неуклюжее сооружение из красного дерева, напоминающее больше замок из страшной сказки, чем предмет обстановки; он весь как будто состоял из выпуклостей и башенок над ними, соединенных галерейками; выпуклые полки и ящички были украшены резным орнаментом в виде бус. Берден сел в кресло с деревянными ручками и с сиденьем, обитым коричневым вельветом. Пол был застлан линолеумом, но даже через толстые подошвы своих башмаков Берден ощущал холод, которым несло от пола.
У вас есть какие-нибудь мысли относительно того, где может быть ваша жена?
Я все время об этом думаю. Просто голова раскалывается. Представления не имею.
Может, поехала к друзьям? Или к матери?
Ее мать умерла. Друзей в этих местах у нас нет. Мы здесь живем всего полгода.
Берден помешивал чай ложечкой. На улице было тепло и сыро. «В этом темном доме, за толстыми стенами, наверно, всегда холодно и промозгло, как зимой», подумал Берден.
Послушайте, мне не хотелось бы говорить на эту тему, но все равно вам должны будут задать этот вопрос. Лучше уж я вас спрошу. А не могла она уйти к другому мужчине? Простите, но я вынужден задать такой вопрос.
Ну, конечно, это ваша работа. Я знаю, вычитал вон оттуда, и он показал на полку с книгами. Обычный следственный допрос по делу, так ведь? Но тут вы ошибаетесь. Маргарет не такая, она не способна. Это даже как-то смешно, он замолчал, но при этом не засмеялся. Она порядочная и честная женщина. Она слушает проповеди в церкви, недалеко отсюда.
«От него ничего не добьешься, решил Берден. Все равно, нравится ему или нет, кому-то придется его допрашивать и ворошить его личную жизнь, если жена не вернется с последним поездом. И после того, как последний автобус зарулит на ночную стоянку в автобусный парк в Кингсмаркхэме».
Вы осмотрели весь дом? Вот уже год, как Берден здесь работал, и каждый день проезжал мимо этого дома, причем дважды, но теперь никак не мог вспомнить, сколько в нем этажей два или три. Он попытался сконцентрироваться и с помощью профессиональной способности воссоздавать в памяти когда-то зафиксированные внутренним видением предметы извлечь оттуда внешний облик
дома, в котором находился. Итак, большое окно в гостиной, выступающее «фонарем», на первом этаже, над ним, наверху, два простых окна, да, и над этими еще два небольших окошка, прямо под изгибами нависающей шиферной крыши. «Уродливое здание, что и говорить, подумалось ему, нелепое и унылое».
Я осмотрел спальни, сказал Парсонс. До этого он нервно расхаживал по комнате, но тут вдруг остановился, его щеки порозовели, в глазах вспыхнула надежда, только на мгновение, и снова вернулся страх, и с ним прежняя бледность. Может, она на чердаке? Упала в обморок, или с ней еще что там стряслось? спросил он.
«Если бы она упала в обморок, так долго она бы на чердаке не оставалась. Другое дело, если бы у нее произошло кровоизлияние в мозг, или еще какой-нибудь несчастный случай».
Непременно надо посмотреть там, сказал Берден, хотя, я думал, вы там все обшарили.
Я покричал туда. Мы не пользуемся теми комнатами и поднимаемся туда редко.
Пошли, сказал Берден.
Свет в холле был еще слабее, чем в столовой. Малюсенькая лампочка струила бледные лучи на выцветшую от времени, когда-то розовую, плетеную дорожку под ногами и на линолеум, раскрашенный под паркет в темно- и светло-коричневую шашечку. Парсонс прошел вперед и стал подниматься по лестнице. Берден следовал за ним. Дом был большой, просторный, но сколочен из плохого дерева, недобротно и неумело. На площадку второго этажа выходили четыре двери; неказистые, они были обшиты фанерой безо всякой отделки и казались хлипкими; в обрамлении грубых дверных косяков они напоминали заколоченные окна брошенных домов.
В спальнях я смотрел, сказал Парсонс. Боже правый, а она, может, лежит наверху, на чердаке, совсем беспомощная, одна! и он указал на голые ступеньки, ведущие на чердак.
Берден поразился тому, что Парсонс сказал «Боже правый». Любой другой человек в таком случае сказал бы просто «Боже мой» или «Боже».
Вспомнил, на чердаке нет лампочки, сказал Парсонс.
Он вернулся в спальню на втором этаже и вывернул одну лампочку из люстры.
Осторожно, смотрите под ноги, сказал он.
На лестнице была кромешная тьма. Берден распахнул дверь, которую нащупал перед собой, и первым вошел на чердак. Он почему-то в тот момент был уверен, что найдет ее распростертой на полу без сознания, и торопился обнаружить пропавшую. Пока он поднимался по лестнице, он представлял себе, каким будет лицо главного инспектора Уэксфорда, когда тот узнает из его доклада, сколько времени она там пролежала, а Берден, который так долго находился в доме, даже не предпринял попытки сразу осмотреть чердак.