***
Можно мне мороженое?
Мы же только что сели в машину! Можно хоть раз доехать до дедушки, ничего не покупая по дороге?
Только одно малюсенькое мороженое!
Ты и так слишком толстая, тебе бы вообще не следовало ничего есть и подольше!
Она никогда не называла Эмму толстой. Ей казалось, что если она произнесет это слово вслух, то тучность девочки немедленно превратится в проблему. Потому что Эмма увидит ее сама.
Давай для начала хотя бы выберемся из города, сказала Эва резко. Кроме того, дедушка нас уже ждет. Может, он приготовил ужин, и тогда мы не должны перебивать аппетит. Ты знаешь, это его огорчит.
А как это перебивать аппетит? удивленно спросила Эмма.
Подобный феномен был ей незнаком, она никогда не страдала отсутствием аппетита.
Эва не ответила. Она думала о том, что скоро начнутся занятия в школе, Эмму надо непременно будет показать школьному врачу. Остается надеяться, что она будет не единственной толстушкой в классе, ведь там двадцать шесть учеников, поэтому вполне вероятно, что такая проблема будет еще у кого-нибудь. Странно: она сидит в машине и размышляет о будущем, в котором ей самой, вполне возможно, места уже не будет. Не исключено, что в школу Эмму поведет Юстейн. Причешет непослушные волосы, будет держать за пухлую ручку.
Поток машин тек плавно, Эва ехала очень аккуратно, боясь превысить скорость. Это стало уже какой-то манией: не дать никому повода придраться к ней, ни в коем случае не привлекать к себе внимание. Вскоре они выбрались из центра, проехали круглосуточную заправку «ESSO», которая осталась слева.
Но тут же можно остановиться, мамочка! Здесь можно купить мороженое!
Нет, Эмма. Послушай-ка Она произнесла это чересчур резко, немедленно пожалела об этом и сказала более мягко: Давай лучше купим мороженое на обратном пути.
И обе замолчали. Эва смотрела в зеркало на личико дочери, пухлые щеки, массивный подбородок, унаследованный от отца. Лицо девочки было серьезным, как будто она знала, что ждет ее в будущем, через что ей, возможно, придется пройти, если
А я асфальт вижу, сказала вдруг Эмма. Она свесилась с сиденья и пристально вглядывалась в пол машины.
Знаю, это все ржавчина. Мы скоро купим новую машину, у меня просто руки пока не дошли.
Но ведь у нас теперь есть деньги, правда? Есть, мамочка?
Эва глянула в зеркало. Никаких машин сзади.
Да, коротко ответила она.
Остаток пути они проехали молча.
***
у раковины. Она смеялась и плакала одновременно. Слезы все бежали и бежали по ее лицу и падали в пенную воду. Вечером она укрыла отца пледом и подоткнула ему под спину пару подушек. Они погасили почти весь свет в доме и сидели в полутьме. Эмма уже спала, дверь в ее комнату была открыта, они слышали, как она посапывает.
Скучаешь по маме? спросила Эва и погладила руку отца.
Я вспоминаю ее каждый час.
Мне кажется, она сейчас здесь, с нами.
Конечно, с нами, так или иначе. Но мне от этого не легче. Он пошарил по столу в поисках сигарет, она дала ему прикурить. Как ты думаешь, почему она была несчастна?
Не знаю. Слушай, а ты веришь в Бога? вдруг спросила она.
Не глупи!
И они опять замолчали. Надолго. Отец потягивал свое красное вино, и она знала, что скоро он уснет прямо на диване, а потом, когда проснется, у него будет болеть спина. Как всегда.
Когда я вырасту, я выйду за тебя замуж, сказала она устало, закрыла глаза, чувствуя, что и сама сейчас уснет, прямо так, сидя на диване, прислонившись головой к его спинке. У нее больше не было сил. Здесь, в гостиной отца, она чувствовала себя в безопасности. Как тогда, когда была еще ребенком и он мог ее защитить. Сейчас он уже не мог этого сделать, но все равно ей было хорошо.
***
Его охватила жуткая тоска, ему даже пришлось несколько раз сильно моргнуть, чтобы не дать ей одолеть себя. На это у него не было времени, во всяком случае сейчас. Он вытерся и оделся, потом прошел в гостиную и позвонил дочери, Ингрид. Ингрид была их единственным ребенком. Они долго болтали о том о сем, а под конец он пожелал Маттеусу спокойной ночи. Теперь он чувствовал себя значительно лучше. Прежде чем выйти из дома, он задержался у фотографии Элисе, которая висела над диваном. Она улыбалась ему. Потрясающая улыбка, безупречные зубы и никаких проблем. Пока. Ему всегда нравилась эта фотография. Но в последнее время она стала его немного раздражать, сейчас он предпочел бы, чтобы выражение ее лица было иным, возможно, ему хотелось бы увидеть фотографию, на которой она выглядит более серьезной это больше соответствовало бы его собственному душевному состоянию. Такую фотографию, например, что стоит у Ингрид на пианино. Может, им поменяться? Он думал об этом, запуская Кольберга на заднее сиденье машины и выезжая в направлении Фрюденлюнна. Он еще не вполне ясно представлял себе, о чем станет говорить, когда приедет, но, как и всегда, полагался на свой талант импровизации этим мастерством он владел в совершенстве. Людей всегда страшили паузы, им непременно хотелось их чем-то заполнить. Паузы возникали то и дело, внезапная тишина казалась его собеседникам мучительной. Именно эта лихорадочная болтовня его и интересовала, потому что люди, выведенные из равновесия, часто выбалтывали то, что могло оказаться для него полезным. К тому же Юстейн Магнус его не ждал. И не мог договориться со своей бывшей женой заранее. По правде говоря, Магнус вообще мог отказаться с ним разговаривать. Об этом Сейер, кстати, совсем не подумал. Но сама мысль показалась ему забавной, и он улыбнулся.