Что за нелепая мысль? Кронго попытался отогнать врезавшуюся в память голову, торчащую стоймя. И, словно приходя ему на помощь, звякнул радостный жеребячий крик из денников бегового молодняка. Здесь, в конюшне жеребят первого и второго года, стоял шум, топот копыт. Кормушки были пусты. На жеребятах болтались надетые на ночь для приучки и так и не снятые обротки, на некоторых уздечки.
Черти! в ярости крикнул Кронго. Есть кто-нибудь? Вы что, с ума сошли?
Весь молодняк, поступающий из единственного конного завода в Лалбасси, сейчас пропадал. Он не мог ничего сделать, потому что не знал точного режима для каждого жеребенка, особенно для молодняка первого года.
Это я, директор! он прислушался. Я, Кронго! Отзовитесь, если кто-нибудь есть!
В топоте жеребят ему послышалось слабое движение, чей-то шепот. Он бросился по проходу, распахнул денник. Трое Фаик, Амайо, Седу. Значит, не все пропало. Не все Кронго вытер пот ладонью. Конюхи тревожно смотрели на него, будто не верили, что это он.
Почему не задан корм? стараясь говорить спокойно, Кронго погладил жеребенка по крупу. Конюхи осторожно выбрались в проход. Фаик, Седу? Вы что? Амайо? Почему не сняты уздечки?
Губы старшего, Фаика, мелко дрожали.
Хорошо, успокойтесь. На ипподром никто больше не придет. Задайте корм, снимите уздечки Работа в манеже отменяется, сделайте всем жеребятам проводку. Придите в себя Да придите же в себя, никто вас не тронет!
На улице стояла жара, убийственная в эту пору. Кронго казалось, что он все видит во сне. И все-таки в нем есть силы, потому что он думает о том, чтобы спасти лошадей любой ценой. Любой ценой А оно то чувство собственного достоинства, чувство долга, которое возникло и тут же пропало? Чувство страха, то чувство естественного страха, которое трясет сейчас его всего? Но оно сейчас сливается с чувством долга. Спасти лошадей. Это самые ценные лошади во всей Африке. Других таких нет. Спасти Он привез их сюда из Европы не для того, чтобы они пропали.
Документы!
Кронго тупо смотрел на ствол автомата, приставленный к груди. Вот его дом рядом, за этими машинами, перегородившими улицу.
Я директор. Директор ипподрома. Тренер, Кронго попытался вспомнить фамилию белого, который так вежливо извинялся перед ним. Вспомнил. Мне нужно позвонить комиссару Крейссу. Вы можете меня связать с комиссаром Крейссом?
Но ему не нужно звонить комиссару Крейссу.
Крейсса знает, один из патрульных обернулся к машине: Мой капитан?
Давай его сюда, белый в одном из «джипов» следил за индикатором, неторопливо наговаривая в микрофон.
Внимание Подведи, подведи сюда этого типа Внимание белый откашлялся и щелкнул переключателем. Внимание! Граждане свободного государства! Режим узурпатора Лиоре свергнут Вся власть в столице и районах находится в руках народа Собственность возвращается ее законным владельцам Всем гражданам страны, кто бы они ни были белые, ньоно, манданке или бауса, гарантируется полная неприкосновенность Просьба к населению сообщать о местах хранения оружия, а также о местонахождении главарей антинародного режима, коммунистах, националистах и так называемых «Красных братьях». Для поддержания необходимого порядка в столице вводится комендантский час Белый отключил рацию и повернулся к Кронго: Ну, и что ты за птица?
Двухэтажное здание за вашей машиной мой дом, Кронго старался говорить как можно спокойней. Я специалист, тренер, директор ипподрома. Это может подтвердить комиссар Крейсс. Я хотел обратиться к вам за помощью. В опасности ценные лошади, прекратился завоз фуража, нет рабочей силы
Сумасшедший, белый не спеша закурил. Усмехнулся. Надо пустить тебя в расход как провокатора Чтоб другим неповадно было.
Африканец-патрульный щелкнул затвором автомата.
Подожди, белый переключил связь. Алло, штаб? У вас там нет Крейсса? он затянулся. Крейсс, ну как у вас? Хорошо, я буду передавать сообщение каждые полчаса Подождите! Тут какой-то тип говорит, что он директор ипподрома Хочу пришить его для верности Вы не шутите? Он повернулся к Кронго: Ладно. Можешь идти.
Кронго молча смотрел на него.
Что ж ты стоишь? Иди.
Он хорошо помнит тот первый день, самый первый, это был день его пятнадцатилетия, когда мать привезла его под Лалбасси, в маленькую деревушку в джунглях. Они вышли из автобуса, прошли подлесок и увидели озеро. Над озером тянулись мостки, и по мосткам кто-то шел. Этот кто-то был для него пока всего лишь седым негром, которому мать махнула рукой. Негр тут же остановился и прислонил ладонь
к глазам. Кронго еще не знал, что этот седой человек, невысокий, худой, с удивительно детскими глазами, с голосом, который как будто постоянно был простужен, человек, сразу же напомнивший ему скуластым лицом, и настороженностью глаз, и манерой смотреть искоса лошадь, этот человек и есть Омегву Бангу.
Может быть, в первый свой приезд он и не запомнил, каким был Омегву Бангу. Сближение с Омегву началось через два года, во второй приезд. Но тогда, в первый раз, он помнит спокойствие, которое испытал, войдя в эту деревню. Может быть, это спокойствие было как-то связано с Омегву. Это было именно ощущение абсолютного спокойствия, ощущение, которое охватывало его всего, до самой последней клетки. Он с удивлением понял, что еще ни разу в жизни не испытывал такого чувства. Чувства свободы, неприкосновенности, позволения быть любым каким бы он ни захотел. Каждое дерево, и озеро, и мостки над ним, и тихий ветер, шелестевший кустарником, и тишина, которую он встретил на единственной улице, все говорило о неприкосновенности его желания быть любым, все позволяло ему быть таким, каким он хотел.