По деревне плыл аромат яблоневых цветов. Ударил колокол. Вера вздрогнула:
Что это?
А церковь, махнул Торопов рукой куда-то ввысь, и Вера увидела над перелеском колоколенку и маковку с крестом.
Да, начала церковь действовать, с неожиданной гордостью сказал Торопов. Значит, оживаем Как ведь раньше-то деревни складывались. Первым делом искали место, где храм заложить. Специалисты были, знатоки, умели Наша-то уцелела. Чудом, можно сказать. К тысячелетию крещения епархия священника прислала. И он тоже влился в наш молодежный коллектив, Торопов рассмеялся. Матушка, кстати, учительница. По-английскому она, но пока за всех за весь педсовет.
И как вы тут живете? недоуменно проговорила Вера.
А так. Живем, не ждем тишины. Слышите, как славно звонит наш батюшка? Я неверующий, а все равно приятно. Он в Ростов Великий ездил стажироваться. Где по нынешним временам звонаря сыскать?.. Да живем, хлеб жуем, из Киржача автолавка приезжает Ну, а остальное натуральным хозяйством стараемся добыть. Хватит деревне в городе кормиться. Наоборот должно быть, к чему и стремимся. И ни нитратов, ни городских очередей
Торопов остановился возле низкого забора.
Света! крикнул. Света! Саня!
Залаяла собака. Выскочила к забору, еще раз для порядка гавкнула, но сразу же дружелюбно завиляла хвостом, видно, узнала Василия Ивановича.
Бой, где Света? Ну-ка, зови хозяйку весело сказал Торопов собаке.
Она завертелась волчком, заскакала, подняла на заборчик передние лапы смотрела умно и доверчиво. Вера от души рассмеялась. Ей вдруг, стало легко-легко. И тут вспомнила про отца про звонок, свое сообщение Ее смех резко оборвался. Пропал она сама не заметила как.
По дорожке от дома шла совсем юная женщина лет двадцати с девическим смышленым лицом и крепкой крестьянской фигурой. Сильные руки устало свисали. Улыбнувшись Торопову, она доброжелательно посмотрела на незнакомцев.
А Сани нет, на выпасе, сказала она, комиссия, что ль?
Да нет, дачники. Может, сдашь им комнату да и поагитируешь? Глядишь, им понравится, переедут. Из Москвы они, добавил Василий Иванович с важностью.
Женщина отворила калитку:
Проходите Света меня зовут.
Гриша протянул ей руку и представился по всей форме. Вера назвала себя, но руки не протянула.
Не стеснят тебя гости, если на месячишко задержатся? спросил Василий Иванович, идя за хозяйкой к дому по тропке меж грядок, на которых росла не то редиска, не то капуста Вера не поняла. На дачных-то участках вдоль дорожек обычно цветочки сажают.
А им хорошо у меня будет? Да вы не жмитесь, Василий Иванович, пускай они в шестом доме поживут. Я туда вчера ходила, Матрену искала это козу, пояснила она, оглянувшись на Веру, там и мебель есть, и печка нормальная, а всякое полотенце, подушку я дам. Там даже посуда есть,
старенькая, конечно
А привидений там нет? спросил Гриша, внезапно обрадованный открывшейся возможностью пожить отдельно.
Дом без привидений, на полном серьезе ответил Торопов. Привидения там, где кто-то умер и долго не хоронили. А это просто брошенный дом. Уехали люди, все бросили, чего рухлядь таскать Ключи у меня, так что, думаю, можно вам и там обосноваться. Дом-то этот и стоит всего тысячи полторы по оценке. Может, он вам подойдет потом Если решите.
Вера ступила на высокое крыльцо. Доски не новые, но отмыты до белизны. Вера принялась усердно тереть подошвы о половик.
Гриша будто увидел ее со стороны. А ведь могла бы она вот так стать обычной уютной женщиной, какая и нужна нормальному мужику такой, как выглядит сейчас, без косметики, без золотишка, без парикмахерской укладки. Или для этого превращения и самому прежде надо стать иным нормальным мужиком? Испугался своей мысли. Потому что за ней логически следовало, что он ненормален, ибо та жизнь, к которой он привык, не есть норма человеческая. В сущности, все слишком далеко зашло
Вот, Света, говорил Торопов, заходя в комнату, устланную ковровыми дорожками, посиди с людьми, расскажи про себя, про Саню, как живете, как работаете и он хитренько подмигнул хозяйке. Подмигнул и ушел. Из сада послышался его веселый голос и лай собаки.
Вера огляделась. Большая печь с плитой, с духовкой она такие видела только на иллюстрациях к рассказу Толстого «Филиппок». А мебель совершенно городская, чешская жилая комната. Шторки югославские. Обои, кажется, тоже югославские. Или финские. Интересно, как их клеили на бревенчатую стену? удивилась Вера. Села в кресло у журнального столика, принялась рассматривать посуду, книги, все, что виднелось в застекленных дверцах «стенки».
Вы бы, наверное, поели? спросила Света. Я вам сейчас мясца поджарю. Своего
Вера почувствовала себя неловко:
О Не возитесь, но от мысли о свежем мясе у нее свело в животе.
Чего возиться! Света перехватила взгляд Веры, брошенный на печку. У нас газ. Баллонный.
Обед завершился чаем из самовара.
Это у вас английский «Липтон»? поинтересовалась Вера, кивнув на заварочный чайник.
Света ее не поняла, а когда догадалась, о чем речь, пожала плечами:
У нас и свой-то почти не бывает. А это «тридцать шестой», я в него добавляю сушеные листья иван-чая, знаете, длинные такие, цветочки фиолетовые, и зверобой это маленький, с желтыми цветочками. Я тут всех, кто к нам из городов приехал, научила так чай заваривать благодарят И Лилю, жену отца Виктора, и Зину из Новгорода, и Иру из Эстонии. Ире, правда, не нравится. Ей тут вообще не очень нравится. Все Эстонию вспоминает, а жить там боится. Вот они и уехали оттуда.