Я не помню этого Л., кем бы он ни был, сказал я, но Хогенауэра да, очень хорошо. Я также помню, что он получал справку о состоянии здоровья. Он не был шпионом. Он был именно тем, за кого себя выдавал.
Г. М. кивнул, поднес руки к вискам и медленно потер их с озабоченным видом.
Ага. Да. Кен, этот парень был и остается в некотором роде гением Когда вы познакомились, ему было около тридцати пяти. В тридцать пять ему предложили кафедру физиологии в Бреслау. Потом он занялся еще и психологией, каждую неделю у него появлялось новое хобби. Он увлекался шахматами и неплохо разбирался в криптограммах и шифровках. Вдобавок ко всему он был химиком. Наконец, вряд ли он чего-то не знал о гравировке, чернилах или красителях, что и стало одной из причин, по которой Уайтхолл хотел сохранить с ним хорошие отношения (если он не был немецким шпионом). При всем этом он был человеком простодушным и честным. Или не был? Гори все огнем, сынок, именно это я и хочу узнать! Вот что меня беспокоит
Г. М. нахмурился.
Я все еще не понимал, какое отношение все это имеет ко мне, и сказал об этом.
Со здоровьем, без сомнений, у него было все в порядке. Он получил медицинское заключение, продолжал Г. М. И что он делает сразу после этого? В октябре семнадцатого он уезжает из страны в Швейцарию. Что ж, мы его не останавливаем. А потом он оказывается в Германии. И примерно через месяц от него приходит вежливое письмо, длинное и запутанное. Половина его сердца (именно так он и выразился) принадлежит Германии. Поэтому он направляется в маленький офис на Кенигштрассе, где занимаются тем, что расшифровывают сообщения и пытаются поймать шпионов союзников. Он написал, что этого требует его совесть. Так вот, я ставлю свой последний фартинг на то, что он никогда не догадывался о том, что за ним идет слежка в Англии, а также на то, что он никогда не выполнял здесь никакой грязной работы. Но к чему вся эта, черт возьми, честность? Что заставило его столь внезапно вспомнить о Германии после трех лет войны? И можно ли ему верить?
Я попытался вызвать в памяти события прошлого и представил себе невысокого худощавого мужчину, уже начинавшего лысеть, в черном пиджаке и галстуке, похожем на шнурок для ботинок. В те дни я (как и многие другие) был бесчувственным как чурбан и помню, что относился к нему довольно презрительно, но с тех пор раз или два я задавался вопросом, не мог ли Пол Хогенауэр затаить обиду?
Все это интересно, сказал я, но все же хотелось бы узнать, какова моя роль? Полагаю, Хогенауэр сейчас в Англии?
О да, он в Англии, проворчал Г. М. Он здесь уже восемь или девять месяцев. Кен, речь идет о большом скверном бизнесе, и я не могу во всем этом разобраться. Все это неправильно. Хогенауэр замешан в этом; по крайней мере, ему известны участники. Или же В общем, вляпались мы с Чартерсом.
Я присвистнул.
Это похоже на собрание старейшин. Речь идет о полковнике Чартерсе?
Ага. Конечно, он не занимался этим официально, он уже давно не связан с департаментом. Но теперь он начальник местного отделения полиции, Хогенауэр столкнулся с ним, и он отправил сообщение старику. Сейчас мы едем к Чартерсу домой.
Г. М. кивнул. Между Торки и Баббакомбом мы свернули на грунтовую дорогу, которая, изгибаясь, шла вверх и резко обрывалась у моря. Впереди и справа я мог видеть отвесные скалы Баббакомба, спускавшиеся к воде, и полоску галечного пляжа, окаймленного пеной прибоя далеко внизу. Море было серо-голубым, пляж ослепительно-белым, скалы с темно-зелеными пятнами все в ярких красках, как на живописной открытке. Стоя на краю обрыва, Г. М. жестом указал на длинное низкое бунгало, построенное в южноафриканском стиле, с верандой со всех четырех сторон. Поблизости не было других строений, кроме небольшого респектабельного дома из красного кирпича, расположенного примерно в сотне ярдов и отделенного от бунгало теннисным кортом. Закатный солнечный свет отразился от медной таблички с именем врача на двери.
Бунгало стояло в тени лавровых деревьев, и мы направились к нему.
И вот еще, сказал Г. М., глядя перед собой, важно не только то, можно ли верить Хогенауэру, но и то, в здравом ли он уме. Я же говорил тебе, что он был весьма суетливым, бросался от одного хобби к другому. Что ж, сынок, теперь у него довольно странное хобби. Это призраки.
Ты имеешь в виду спиритизм?
Нет, сказал Г. М. Он утверждает, что у него есть научная теория, с физической точки зрения объясняющая существование каждого призрака, который когда-либо ступал по этой земле, и каждой банши, которая когда-либо выла. Вообще говоря, в том, что он может перемещаться по воздуху, оставаясь невидимым, как Альбертус Магнус , или способен на другие чудеса из научных сказок, что-то есть. Кен, этот парень либо сумасшедший, либо шарлатан, либо гений. И ты должен выяснить, кто он.