Альберт оккупировал единственное кресло, а Элиот уселся на постель и приготовился ждать. По крайней мере от него не требовалось активного участия в разговоре. Никто в целой Англии не умел произносить монологи лучше Альберта. Он подробно проанализировал японскую внешнюю политику за последние двадцать лет, после чего самым естественным образом перешел к краткому обзору жизни и деятельности маршала Чан Кайши. Слова порхали вокруг Элиота, не проникая в сознание и не мешая думать. Они даже приносили некоторое успокоение. Голос Альберта то становился громче, то затихал. Не было ни малейшей необходимости слушать его. Элиот и не слушал.
Временами он всплывал на поверхность Альберт разглагольствовал о коммунизме, о пропорциональном представительстве, о разведении угрей. Но по большей части Элиот был погружен в собственные раздумья, пока безостановочно разглагольствовал мистер Пирсон.
Глава 9
Она включила свет и с облегчением осмотрелась. После буйства пунцовых оттенков гостиной ее комната казалась просто очаровательной: кремовые стены, светло-голубые занавески с изящным узором в виде ракушек, серебристо-серая мебель, отполированная в ходе долгого использования, серебристая кровать с бледно-синими простынями и подушками и сине-серым стеганым покрывалом, серый ковер без рисунка. Все здесь дышало свежестью и простотой, все было выбрано Грейс Парадайн.
Филида стояла в центре комнаты и ждала неизбежного стука в дверь и голоса, зовущего ее по имени. Вскоре он прозвучал:
Фил, дорогая впусти меня.
Ручка поворачивалась туда-сюда. Филида быстро сказала:
А, это вы, тетя Грейс? Я уже ложусь.
Я лишь хотела пожелать спокойной ночи.
Спокойной ночи, тетя Грейс.
Пауза. Потом звук удаляющихся шагов. Филида вздохнула. Наконец она действительно осталась одна. Она сразу включила свет лампу над туалетным столиком и над большим зеркалом на стене. Комната светилась кремовые, серебристые, незабудочно-синие тона, Филида в белом платье.
Она стояла, глядя в зеркало, и видела комнату и себя, как будто смотрела сквозь узкое окно в серебристой раме на какую-то другую девушку в другой комнате. Столько света и цвета, блеска и красоты! Перед ней была совсем не та девушка, которую она изучала в зеркале каждый день в течение года. Тысяча девятьсот сорок первый год кончался, и прежняя Филида уходила вместе с ним. Она больше не хотела ее видеть. Прежняя Филида стала кем-то другим.
Она смотрела и смотрела а потом приблизилась, чтобы заглянуть в глаза своему отражению. И вдруг отвернулась, медленно отступила к стене и выключила
свет, оставив только ночник возле кровати. По-прежнему двигаясь медленно, Филида присела на маленький низкий стул у камина. Прошла четверть часа.
Наконец она встала, приблизилась к двери и отворила ее. За ней тянулся коридор, темный и пустой, яркая люстра не горела, струился только тусклый свет с лестницы. Царила тишина. Филида прислушалась, но не уловила ни единого звука.
Примерно через минуту она вышла из комнаты и, бесшумно закрыв дверь, двинулась по коридору. На одной стороне находились две двери ванной комнаты и спальни Грейс Парадайн, а с другой стороны дверь гостиной. Потом короткий промежуток до лестничной площадки и широкие ступеньки, ведущие в прихожую.
На нижней ступеньке Филида вновь остановилась и прислушалась. В прихожей всю ночь горел свет. Слева были столовая и гостиная, справа библиотека и обитая сукном дверь, ведущая в так называемое западное крыло. Несколько комнат в этом крыле Джеймс Парадайн отвел жене, когда она тяжело заболела, спальню, гостиную, ванную и гардеробную. Их окна выходили на террасу и на реку. Туда вел коридор, соединявший их, библиотеку и бильярдную. Лестница в дальнем конце поднималась на второй этаж, где располагались спальни. Комната, некогда принадлежавшая миссис Парадайн, после ее смерти оставалась незанятой, но Джеймс Парадайн пользовался ванной, спал в гардеробной, а гостиную превратил в кабинет.
В этом кабинете он и ждал, не сводя глаз с двери и ловя малейшие звуки. На столе он держал наготове промокательную бумагу, письменные принадлежности и красивую серебряную чернильницу, которую преподнесли ему служащие по случаю свадьбы. Слева на краю стола лежала «Таймс».
Он сидел уже некоторое время, почти не двигаясь, когда в дверь чуть слышно постучали. Так тихо, что можно было даже не заметить. Джеймс Парадайн, как будто ожидавший этого, сказал:
Войдите.
Трудно сказать, удивило его или нет появление Филиды. Девушка почти вбежала и тут же, словно силы ее покинули, остановилась, прислонившись к двери и цепляясь за ручку.
Можно с вами поговорить, дядя Джеймс?
Его острый и проницательный взгляд пугал Филиду в детстве и едва не напугал теперь. Она задышала чаще, в глазах отразился ужас.
Джеймс Парадайн сказал:
Конечно, Филида. Садись. Только поверни ключ, чтобы нас не побеспокоили.
Она повиновалась, подошла к столу и опустилась на стул, на котором час назад сидел Элиот. На мгновение испуганный взгляд широко раскрытых глаз остановился на лице Джеймса Парадайна. Потом Филида покраснела и отвернулась.